Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)
И вдруг я словно увидела в зеркале себя в Обазине: «Папа, ты вернешься?» Отцу нравился запах чистых волос и вообще запах чистоты. Бою тоже нравился, он вообще любил мои длинные густые волосы.
Бабушка в Мулене отрезала волосы в знак протеста…
Рука сама потянулась к ножницам.
Горничная, увидев три косы, рядком лежавшие на столике в ванной, ахнула:
– Мадемуазель?!
А я, не отрываясь, смотрела на свое отражение.
Все! Сиротки Габриэль больше не было совсем. А женщина, которая отражалась в зеркале, не боялась уже ничего. И готова диктовать свои правила всему миру. По моим правилам, человек не должен стесняться своей возлюбленной потому, что она родилась не в замке или дворце, а в жалкой лачуге, не должен скрывать ее, потому что она воспитана в приюте. По моим правилам, важен сам человек, а не то, что стоит за ним.
И если, чтобы заставить мир жить по моим правилам, его надо завоевать, я завоюю этот мир. Он будет у моих ног. Вот тогда, Бой, ты пожалеешь, что потерял меня!
Вместе с длинными волосами было словно отрезано и все мое прошлое. Я больше не боялась ничего, даже одиночества.
Потом я поняла, что переоценила себя, я все же боялась – потерять Боя.
В тот вечер в театре половину спектакля пропустили. Нет, не актеры, а зрители, вернее, зрительницы. Ах, эта Шанель! Снова эта Шанель! Отрезать свои роскошные волосы… Вы только посмотрите!
Казалось, партер свернет шеи в сторону моей ложи. Я отрезала волосы в знак протеста против собственной судьбы, в очередной раз так жестоко расправлявшейся с бедной сироткой. Именно из желания даже себе доказать, что я не несчастная, несмотря ни на какие ее удары! А получилось – ввела новую моду, со скоростью лесного пожара распространившуюся по всему миру.
Через день из солидарности подстриглась Адриенна, а за ней и Марта Давелли – актриса, частая гостья в Руайо. Она примчалась ко мне, задыхаясь от волнения:
– Немедленно покажи, что ты сделала со своими волосами. Весь Париж гудит об этом!
Это было подобно эпидемии – волосы подстригли все, кто мог, даже дряхлые старухи. Нет, стриженые женщины бывали и раньше, но с них никто не брал пример, напротив, либо считали жертвами, либо откровенно сторонились.
Прочитав в газетах о повальном сумасшествии парижанок, виной которому снова непредсказуемая Шанель, Бой примчался немедленно.
– Черт возьми, а тебе очень идет такой беспорядок на голове!
Я не смогла отбросить его руку, взъерошившую мою прическу.
– Ты знаешь, об этом только и говорят. Конечно, англичанки не последовали…
Договорить не успел, я фыркнула, точно кошка при приближении пса:
– Мне плевать на англичанок!
Он проглотил мой выпад.
– Но у меня действительно не было времени… Столько дел…
– Охотно верю, играть в поло с одним политиком, бывать на уик-энде у другого…
Бой чуть натянуто рассмеялся:
– Ты права, эти светские обязанности столь утомительны. Но они нужны для дела…
Очень хотелось спросить, нашел ли он невесту, но вот тут язык мой прилип к горлу намертво, я была не в состоянии поинтересоваться, когда он бросит меня окончательно. Бой продолжал демонстрировать воодушевление:
– Как твои дела?
Кейпел снова уехал, и снова надолго.
А я познакомилась с Сертами, хотя настоящей подругой Мися Серт стала не сразу. Да и что это была за дружба…
Но она открыла мне двери во многие богемные дома Парижа и со многими познакомила. У Боя свое общество в Англии, у меня свое в Париже. Мне не было доступа в его, его без моего согласия не приняли бы в моем. Когда писали о тех, с кем общался Бой, сообщали о герцогах и герцогинях, которые пили чай там-то и сказали то-то. Когда писали о моих, рассказывали о спектаклях, выставках, акциях, о жизни богемы Парижа, среди которой я довольно быстро стала своей.
Бою Серты и богема не понравились, однако на сей раз (впервые) мне было наплевать!
Удивительная ситуация, но для тогдашнего общества Кейпела подошло бы то, что я так яростно отвергала и переделывала. Там продолжали носить корсеты и прикрывать лица не зонтиками из китайской соломки, а огромными шляпами. И вовсе не потому, что до Лондона мода доходила позже, а потому, что показать щиколотку или отказаться от затянутой талии все еще считалось неприличным.
Конечно, немного погодя и Англия переоделась и подстриглась, но в тот момент еще нет. И вот тут я почувствовала себя выше английских леди, вокруг которых увивался Кейпел.
– Какие они отсталые! Представляете, Мися, Париж уже месяц ходит с короткими волосами, а Лондон еще только раздумывает, стричь или нет!
Сама Мися даже не раздумывала, она долго ходила с узлом на затылке, но Мися Серт принадлежала к богеме Парижа и лондонских снобов не любила, а потому была моей моральной поддержкой против хищниц, положивших глаз на Боя по ту сторону Ла-Манша.
Довольная мелкой местью, я приободрилась. Вот так-то, Бой! Я делаю моду в Париже, а значит, по всему миру!
Но ни введенная мной мода на короткие стрижки, ни поддержка Миси не заставили Боя отказаться от мысли жениться на аристократке.
И как бы я ни страдала, помешать этому не могла. Вернее, был один-единственный способ, тот, к которому прибегла когда-то моя мать и к которому прибегают ежегодно, ежедневно тысячи других женщин: родить ребенка. Будь у меня ребенок, Кейпел не посмел бы меня бросить. Но ребенка не было, а Бой все больше отдалялся.
Любившие хотя бы единожды женщины меня поймут. Я могла сколько угодно убеждать себя, что рано или поздно это должно случиться, что Бой не будет со мной всегда, что пора бы самой положить конец этим отношениям, отпустить птичку на волю, не стоит за него цепляться, все, что могло быть хорошего, уже произошло…
Могла. И убеждала. Разумом все понимала, даже старалась вытащить из памяти случаи наших ссор, раздувала до гигантских размеров обиду за любую неудачно сказанную фразу, цеплялась к поступкам, словам, взглядам… Твердила себе, что он меня давно перестал любить и просто жалел, что в душе даже презирает. Выдумывала за него то, чего Бой никогда не говорил.
Я перепробовала все, но стоило увидеть эти зеленые глаза, как я тонула в них, не оказывая никакого сопротивления.
Кажется, и он тоже. Вдали от меня Кейпел сам себе казался уверенным и почти чужим, но всегда возвращался, с первым прикосновением и поцелуем забывая обо всех других женщинах, о своих друзьях-лордах, о политике и об осторожности. Рядом со мной Бой принадлежал только мне, и отказаться от этого обладания было выше наших с ним сил.
Бой создал меня, без него не было бы Коко Шанель, была бы только забавная Коко. Конечно, он ничего не смог бы сделать, не будь я сама к этому готова, не будь у меня строптивого характера и желания стать кем-то.
