Николай Попель - В тяжкую пору
Когда я спросил у Хасина, кто в его бригаде смог бы пойти в стрелковые полки, чтобы толковым рассказом укрепите веру пехотинцев в наши танки, полковник, не задумываясь, назвал политрука Шашло.
- Есть, конечно, и другие. Но Шашло и рассказать умеет - как-никак учитель. И сам вроде наглядного пособия как-никак Герой Советского Союза.
Мы сидели с Хасиным и Радецким в полуразрушенной бомбой хате. Заднюю стенку заменяли кусок плетня и снопы соломы. Хасин, не дожидаясь моих расспросов, сам повел рассказ о Шашло.
- ...Жмет Шашло вперед. Вдруг трах - гусеница перебита. Снова трах - танк горит. Дело - табак. Механик-водитель Шипов высказывается: спасенья нет, предлагаю стреляться пока не изжарились. "Отставить,- приказывает Шашло, будем биться". Стали по одному выскакивать из "тридцатьчетверки". Шашло последним, уже еле дыша от жары. Легли за танк. Спереди немцы, позади наша пехота. Но пехота, будь она неладна, залегла и лежит, словно пузом к земле приросла. Шашло говорит своим: прикрывайте меня огнем, я пехоту подниму. А Шипов ему: раньше на том свете будешь, чем до пехоты доползешь. Шашло все-таки пополз. Ранен был, но не остановился. Добрался до пехоты. Видит, людей мало, командир лежит убитый. Бойцы в растерянности. Тут Шашло на хитрость пошел: не бойтесь, ребята, там наши танкисты поддержат (а танкистов всего двое). Поднял пехоту и повел. К
концу того же дня заменил убитого политрука. Теперь Герой Советского Союза...
Конечно, слово таких людей, как Тимофей Максимович Шашло, многое значило для наших пехотинцев. Танкисты вроде Шашло не отстанут, не будут отсиживаться в балке, когда ты с винтовкой пойдешь в атаку...
Вскоре части получили приказ: "Войскам Юго-Западного направления перейти в решительное наступление на нашего злейшего врага - немецко-фашистскую армию. Уничтожить ее живую силу, боевую технику и водрузить наше славное советское знамя над освобожденными городами и селами".
Приказ зачитывался ночью, в той особой тишине, какая предшествует буре наступления. Все приглушено надвигающимся боем - разговоры, шаги, движение машин. В темноте лишь изредка мелькнет фонарик артиллерийской наводки.
С бригадным комиссаром Кириченко, вторым членом Военного совета фронта, идем по окопам, в которых разместилась дивизия Родимцева. В окопах среди бойцов люди в невоенной одежде - харьковчане, присланные Епишевым. Они будут проводниками.
- На площади Дзержинского можно, говоришь, целой дивизией с танками наступать? - недоверчиво переспрашивает боец.
- Можно, - подтверждает человек в кепке и широком брезентовом плаще. Такую площадь поискать...
- Что ж, поглядим, какая она из себя, ваша Дзержинская площадь...
- Верят люди, что увидят Харьков... - задумчиво произносит Кириченко.
Алексей Илларионович прибыл в нашу армию несколько дней назад, чтобы проверить, как обеспечены войска всем, что потребуется в наступлении. Как инженера-механизатора, его тянет к машинам. Предлагает сходить к танкистам. Меня не надо долго убеждать. Я и сам стремлюсь туда, где притаились замаскированные ветками танки.
Здесь тоже люди не спят. Тихо возятся у машин и под машинами.
Нет той торжественности ожидания, какая была в первые дни войны перед боем за Лешнев. Война теперь - дело обыденное. Но она осталась войной - постоянной угрозой смерти и мучений. А к этому не привыкнешь. Приглушенная тревога звучит в коротких фразах, которыми нехотя обмениваются бойцы.
Еще не рассвело, когда передовая ожила залпами и вспышками батарей. В желто-сером предутреннем небе проплыли на запад бомбардировщики.
По тем временам это была довольно основательная артиллерийская подготовка - 16 стволов на километр фронта. Но она не могла полностью обработать весь передний край. Перед дивизией Родимцева лежала деревня Непокрытая. Ее не задевала (так было предусмотрено планом) артподготовка. Деревней должны были овладеть пластуны.
К началу атаки мы с Кириченко были на НП рогачевского.
Перекатывающееся "ура", с которым поднялись стрелки долетело до нас протяжным "а-а-а".
Соотношение по пехоте на переднем крае 2 к 1 в нашу пользу. Но опасны сразу ожившие огневые точки, опасны танки, три немецких на один наш.
Начались контратаки. Батальон старшего лейтенанта Шепренева залег в невысокой траве. По нему из траншей били минометы. Поле покрылось воронками с почерневшей по краям травой.
Из деревни выскочили фашистские танки.
Сопровождавшая батальон батарея лейтенанта Харазии только успела выйти из рощицы. Сухой, черный Харазия хрипло крикнул:
- Орудия, к бою!
Пушки развернулись на открытом месте. Танки метрах в семистах, медлить нельзя...
И вот уже горят пятнистые машины. Но гибнут и наши артиллеристы.
Из траншей, опоясывающих деревню, с криками выскакивают немецкие солдаты. А навстречу им из рощи, подминая тонкие деревца, идут широкой цепью гвардейские танки Хасина.
Медленно, теряя людей и технику, дивизия Рогачевского продвигается вперед. До того часа, пока на ее пути не встает деревня Терновая.
Наша артиллерия во время артподготовки не достала до Терновой. Здесь укрылось не менее двух полков вражеской пехоты, танки, тяжелые орудия.
Перевалило за полдень, а Терновая все еще у противника
По телефону связываюсь с Рябышевым. Прошу повернуть на Терновую дивизию Кулешова. К вечеру две дивизии блокируют эту деревню.
В жестяные рупоры надрываются наши переводчики, предлагая гарнизону противника сдаваться. В ответ шквал пулеметного и артиллерийского огня.
В темноте гитлеровцы попытались вырваться из Терновой. Ударили по тому месту, где стоял артполк майора Шкидченко. Пехота прикрытия была смята, но через огневые позиции артполка прорваться не удалось.
В батарее лейтенанта Александрова оставались невредимыми лишь политрук Окунев да несколько бойцов. Раненый в бедро Александров, приподнимаясь на локтях, кричал Окуневу
- Бей их, Ваня! Умри, не бей!..
И Ваня бил до тех пор, пока противник не откатился в Терновую...
Ночью мы докладывали Тимошенко и Хрущеву об итогах первого дня наступления, о потерях, о действиях танков, артиллерии, эрэсов.
Бой у Терновой не стихал. Немцы сбросили в деревню подкрепление парашютный десант. На деблокирование гарнизона прибыл танковый полк.
Вырваться из кольца немцам не удалось, но и сдаваться они не собирались. Две наши дивизии были прикованы к Терновой.
У Родимцева дела шли лучше. Но и он продвигался медленно, терял людей, технику.
Стало ясно, что у немцев в глубине обороны больше сил, чем получалось по нашим подсчетам, что упорство их, несмотря на зимние неудачи, не ослабло.
Наши бойцы дрались лучше, чем в январе и феврале, увереннее, злее. Однако буквально каждый метр отвоеванной земли оплачивался кровью, большой кровью.
