Мария Дмитренко - Веласкес
— Спешите, спешите! Кто поставит на этого длинношпорого красавца, тот не ошибется! Нет, не ошибется, хотя его соперник тоже грозный и опытный драчун, победивший не одного противника и снявший венец в прошлом бою!
Худой поклонился присутствующим и поставил на весы петухов с белыми колпачками на головах. Соперники были одинаковы по весу. Затем он, предварительно сбросив колпачки, швырнул «дуэлянтов» на эстраду. Петухи сердито смотрели в стороны. Потом они двинулись друг другу навстречу, делая один скачок за другим, касаясь при этом клювами земли.
Долгожданный миг! Тряхнув головами, петухи бросились в бой. Полетели в стороны перья: дерущиеся ожесточенно заработали клювами, шпорами, крыльями.
Увлеченный происходящим, Диего смеялся вместе со всеми. Но вот он огляделся, и теперь его внимание всецело сосредоточилось на людях, столпившихся вокруг эстрады. Объединенные одним порывом, они стремились получше рассмотреть петушиный бой. Человек в войлочной шляпе влез на деревянную спинку ободранного дивана и оттуда комментировал события. Толпа отвечала ему дружным хохотом.
Картина была такой живописной, что Диего, отойдя в сторонку, вытащил уголек и на листе, сложенном вчетверо, быстро сделал набросок.
Солнце уже склонялось к западу, когда он, очень уставший, возвращался в школу. Утренней злости как не бывало. Он теперь знал, что прав был дон Пачеко, утверждая: каждый в жизни идет своей дорогой.
У погребка старого Родриго его настигла музыка. Потом раздался смех. Он был таким призывным, что Диего направился туда. Первое, что бросилось ему в глаза, была группа людей в дальнем углу погребка. Она так и просилась на полотно: это был завершенный бодегонес[10]. Жизнь щедро дарила художнику сюжеты.
В течение нескольких последующих дней никто не решался трогать молодого художника, увлеченного работой. В мастерскую заходил лишь дон Пачеко. Он качал головою и уходил к себе в кабинет. Но с выводами не спешил. Диего работал.
Неделю спустя в большой гостиной у Пачеко собрались гости.
На сей раз кресла были расставлены полукругом на определенном расстоянии от мольберта, где стоял холст большого формата. На картине трое, изображенные крупным планом, сидели за столом в полутемном помещении за скромной трапезой. В каждом из них — старике, мальчике и юноше — легко узнавались посетители погребка Родриго. То были живые люди, точно схваченные с натуры и перенесенные на полотно. Спокоен, полон достоинства сидящий слева старик. Художник тщательно выписал его седые волосы, в которых еще чернеют темные пряди. На высоком лбу собрались морщины — следы прожитых лет. Спокойно, мудро смотрят добрые глаза. Напротив старика — юноша, его выразительное лицо чуть улыбается. Жестом правой руки он поощряет мальчика, который, смеясь, поднял над столом бутыль с вином. Его детское лицо озарено улыбкой, обнажающей белые крупные зубы. На столе — грубый хлеб, миски с рыбой, гранаты и вино. Сдержанность, лаконичность, простота во всем: в позах, в красках, в обстановке. Со знанием натуры переданы складки скатерти, плотный фаянс блюдца, спелые гранаты. Художник тщательно выписал контуры, чтобы дать возможность зрителям на черном, непроницаемом фоне хорошо рассмотреть формы изображаемого.
Когда все приглашенные для осмотра полотна собрались, дон Пачеко предложил каждому высказать свои соображения.
Герцог Алькала был краток. Он говорил отрывисто, чеканя каждое слово. Герои Веласкеса не кто иные, как пикаро[11], настойчиво лезущие из novela picaresko[12] в живопись. Он советовал Диего (своему юному другу!) обратить талант на службу прекрасному и оставить в покое «этих проходимцев». Странно, что именно такие вещи заслуживают слова «живопись».
— Живопись есть искусство, — со свойственной ему мягкостью проговорил дон Пачеко, — которое при помощи разнообразия линий и красок представляет в совершенстве зрению то, что оно может воспринять от натуры. Об этом я писал в своей книге. Мне, как и вам, не по душе сюжет, а вот выполнен он прекрасно.
С горечью слушал отец Саласар суждение о работе своего любимца. Как ни старался он быть беспристрастным и принять на веру то, что говорят уважаемые кабальеро, ему нравились изображенные на полотне. Простые люди, честные перед богом и совестью, отчего же не писать их?
Нравилось полотно и молодому поэту Луису Химере. Он увидел в героях Веласкеса своеобразное художественное выражение веры в силы народа, в чистоту и доброту простых людей. Разгорячившись, Луис стал доказывать, что в скромные рамки полотна художник вложил глубочайший смысл. Пусть черен хлеб этих людей, но в период жестоких испытаний они возьмутся за оружие и станут в ряды мужественных сынов Испании как настоящие идальго!
Герцог Алькала понимающе улыбнулся дону Гаспару де Неклиде.
— Браво, дон Луис! Вы поэт, а все, чего бы не коснулись поэты, всегда выглядит поэтично. Но стихи стихами, а жизнь жизнью. Достоинства картины несомненны. Мастерство Диего растет с каждым новым полотном. Что же касается сюжета, то оставим это истории.
Он помолчал и совершенно неожиданно добавил:
— Я покупаю эту картину.
Картина стала собственностью герцога. Она украсила коллекцию Дома Пилата.
Без жалости расставался Диего с творением рук своих. Новые герои просились на его полотна. Десятки эскизов лежали в мастерской, ожидая очереди. Среди них кухарка Марфа и хромой солдат, двое мальчишек, служанка доньи Марии, слепой скрипач с площади Сан — Лоренцо и нищий, что у церкви Сан — Мигель. Художник уже думал о том, как они с Хуаной де Мирандой, ставшей его верным другом, в сопровождении сеньи[13] Марты пойдут гулять в окрестности севильского Альказара[14], — сколько картин ждало его впереди!
А дон Пачеко долго не мог успокоиться в тот вечер. Сидя над раскрытой рукописью, он размышлял о последних работах Диего. Ему очень хотелось, чтобы любимый ученик пошел по стопам своего учителя. Пусть бы создавал полотна на сюжеты из святых писаний (такие благодарные темы не вызывают никаких кривотолков). Нет, не по душе ему этот бодегонес. Он склонился к столу и записал: «Это безобразные сюжеты со смешными фигурами; они способны возбуждать лишь смех». Потом, вспомнив полотно Диего, не удержался и добавил: «Можно ценить и этот род живописи, если она выполнена так, как у Веласкеса».
ТАК ПОДНИМАЮТСЯ К ЗВЕЗДАМ
Многолюдная Севилья встретила Хуану, Диего, сенью Марту, Алонсо и увязавшегося за ними Педро — мальчика–модель, как его звали в доме, энергичным ритмом жизни. Путь компании лежал к Альказару. Несколько дней тому назад Диего попросил у графа Энрике Оливареса, управляющего королевским Альказаром, разрешения посетить дворец. Граф, которого с доном Пачеко связывали многолетняя привязанность и дружба, очень ценил талантливого художника. Он охотно разрешил осмотреть Альказар, предупредив, что, к сожалению, очень занят и не сможет сопровождать Диего: пришла новая партия картин, и они с доном Пачеко должны установить их ценность и решить, где их разместить.
