Анатолий Черняев - Совместный исход. 1975
Он ушел, я раскрыл «Особую папку».
Записка двух отделов (Пропаганды и Оргпартотдела) по поводу записки в ЦК Андропова «Об антипартийной деятельности Л. Карпинского, Глотова и Клямкина». Л. Карпинский - сын знаменитого старого большевика, который после XX съезда и до своей смерти года два-три назад, когда ему было уже лет под 100, непременно занимал места в президиуме Дворца Съездов по большим праздникам, по случаю съездов партии и т.п. Лен Карпинский (имя от «Ленин») был до 1962 года секретарем ЦК ВЛКСМ, потом зав. отделом «Правды», потом его вытурили за совместную с Бурлацким статью в «Комсомолке» о том, как московские культорганы задушили одну из очередных пьес на Таганке (тогда и Бурлацкий полетел из «Правды»), потом вроде долго болел печенью или кровью, потом устроился на какую-то мелкую должность в издательстве «Прогресс».
Я его знал немного, как-то виделись раза два в театре на Таганке, потом однажды оказались рядом в троллейбусе. Раза два он внезапно заходил ко мне на работу, приносил списки иностранных книг, из которых мы, Международный отдел, должны были выбрать нужное, а они, «Прогресс», тогда уже будут переводить на русский для «особого списка». Из разговоров с ним я вывел только одно: это мягкий, очень интеллигентный и вместе с тем простой, контактный человек, симпатичный и отзывчивый в общении. С ним очень легко сходиться. Он держался со мной на «ты» и так, будто мы чуть ли не друзья детства. Никаких «таких» своих взглядов и идей он при мне и мне никогда не высказывал. Но вид у него был всегда печальный и угнетенный, на всем его старо-русско-московском интеллигентном облике лежала печать «мировой скорби». Большие глаза, тонкий с горбинкой нос, узкий овал, красивый правильный рот, черные волосы, костлявый, плечистый, сутуловатый и узкогрудый. Лет под 30 с небольшим.
Что он недоволен «режимом» было видно по всей его манере, хотя он не мог бы по самой своей натуре быть злобным оппозиционером.
Фамилии Глотова и Клямкина я увидел впервые. Это, оказывается, заведующие отделами редакции «Молодой коммунист».
Суть дела. Андропов докладывает в ЦК о том, что обнаружено намерение этих трех (во главе с Карпинским) издавать подпольный (самиздатовский) журнал «Солярис». В первом выпуске предполагалось поместить статью самого Карпинского «Слово тоже дело», статью Гефтера о ленинской методологии исследования общества и работу Лациса «Год великого перелома».
Карпинский, Клямкин и Глотов вызывались в КГБ, с них взята подписка об отказе от затеи, они предупреждены, а остальное - дело партийных органов (т.е. вопрос об их партийности и увольнении, или сохранении на прежнем месте работы).
Приложена магнитофонная запись беседы с Карпинским начальника управления КГБ Бобкова и фотокопия рукописи Лациса (та самая толстая папка). Запись поразила меня. Оказывается Бобков и Карпинский до 1962 года вместе работали в ЦК ВЛКСМ. С тех пор не виделись. И вот теперь встретились.
Поговорили об этом. Бобков напомнил, как бы спохватившись, что все-таки должностное лицо. Спросил, догадывается Лен, зачем его «сюда» пригласили. Тот сделал вид, что «нет». Далее - обычные, видимо, заходы: будем ли откровенны, иначе нечего и время терять.
Бобков вел разговор очень умно, достойно, без малейшего намека на запугивание, без всякого шантажа. Он откровенно сказал, что речь идет о «Солярисе». И когда, после некоторого перетягивания (не каната) слабой резиночки, Карпинский понял, что все и обо всем известно, он назвал и все фамилии и все, что делалось. И разговор пошел, можно сказать, теоретический, хотя оба не раз оговаривались, что не для того они здесь, чтобы вести теоретические дискуссии.
Карпинский отрицал намерение издавать журнал «по линии самиздата». Бобков резонно парировал: зачем тогда излагать мысли в связном статейном виде, редактировать тексты (Карпинский это сделал в отношении Лациса) и даже писать послесловие (к Лацису). Карпинский доказывал, что речь все же шла об обмене мыслями в очень узком кругу, а записывать - чтобы четко откладывалась мысль, чтобы можно было последовательно и организованно спорить, чтобы был какой-то порядок в рассуждениях, чтобы можно было фиксировать результаты дискуссий и т.д. Бобков отвечал (и вполне компетентно), что все самиздатовские дела начинались так же. Но коль скоро что-то напечатано, вещь неизбежно выходит из-под контроля инициатора, какие бы добрые намерения у него ни были. Вот, говорит, о вашем журнале (пусть, вы говорите, «библиотеке», которую вы хотели лишь складывать у себя на полке) знает Янов (это, оказывается тот самый литератор, который года два-три назад напечатал в «Новом мире» интересную статью об НТР и современном герое производственного романа. Я, помню, обратил на нее внимание). А теперь этот Янов - в Израиле, работает в «Голосе Израиля».
Или: написанное надо печатать. Для этого нужна машинистка. И вы нашли машинистку Алексееву. Но о том, что она печатает, узнали не только мы, но кое-кто другой. Мы сделали обыск и вот «Солярий» у нас, но он мог быть и уже, может быть, имеется и кое- где еще.
Карпинский при этом воскликнул: «Значит, мы ошиблись в человеке!». Оба засмеялись.
Между такими «отступлениями» Карпинский излагал свое кредо. Уже более 10 лет он мучается проблемой, откуда взялся Сталин, изучал, думал, живет от этого раздвоенной жизнью и несчастен от этого. (Да, и во внешней жизни он несчастлив. Мне говорили, что от него ушла жена, или сам он развелся, полюбил другую, женщину с четырьмя (!) маленькими детьми. И будто они живут душа в душу, он возится с ребятами, как со своими, но бедствует, бывает просто нищенствует. Вид у него всегда был затрапезный, неопрятный - вид, едущего с работы шофера тяжелого грузовика или водопроводчика.)
Так вот мучает его эта проблема потому, что, наблюдая, что происходит в стране, он пришел к убеждению, что причина в непоследовательности XX съезда. На съезде был поверхностный, теоретически несостоятельный, кухонный анализ феномена «Сталин», а после съезда были сделаны лишь кое-какие политические выводы (главным образом, ликвидация лагерей), а социально и экономически, а значит, идеологически все было оставлено по- старому. Демократия не развивается и в этом - источник наших неурядиц и бед.
Бобков согласился. Дважды или трижды они возвращались к теме демократии и реакция Бобкова была однозначна, что демократию, действительно, надо развивать, «но не с помощью же нелегальных изданий».
Карпинский горячо говорил, что не только вредно замалчивать и искажать нашу историю, что без этого мы не найдем средств к эффективному решению экономических и духовных проблем, но что это и невозможно. Длительный опят России показывает, что это невозможно. И нельзя еще и потому, что анализом того, о чем мы молчим, занимаются враги - иностранные враги. И всё все-равно становится известным.
