Джон Нейхардт - Говорит Черный Лось
Потом голос сказал: "Теперь возвращайся к своим шести предкам".
Дотоле я не обращал внимания на свой облик. А тут заметил, что весь сплошь раскрашен красной краской. Места суставов были разрисованы белыми полосами. Гнедой, на котором я ехал, был весь расписан линиями, изображавшими молнии, а гривой ему служило облако. И дыханьем моим была молния.
Двое мужей, что принесли меня с земли, головой вперед, словно разящие стрелы, сейчас указывали мне дорогу. Я следовал на гнедом за ними, и вот они превратились в четыре стаи гусей, которые стали описывать круги, каждый над своей стороной света, издавая священный голос: "Бр-р-р-п, бр-р-р-п, бр-р-р-п, бр-р-р-п!"
Потом я увидел радугу, сияющую над типи Шести Предков. Типи было из облаков, сшитых нитями-молниями. Под ним летали все пернатые мира, а еще ниже были звери и люди. Все они ликовали, а гром, что раздавался вокруг, казался счастливым смехом.
Когда я въезжал через окаймленный радугой свод, по всей вселенной голоса приветствовали меня. И я увидел Шестерых Предков, восседавших в ряд. Руки их были простерты ко мне, ладонями вверх. За спинами старцев в тумане туч проступали без числа лица еще не родившихся людей.
"Он победил!" — разом вскричали все шестеро, и голос их отозвался громом. И когда я проезжал мимо, каждый предок вновь одарил меня тою же вещью, что и прежде — чашей с водой, луком и стрелами, силой творить жизнь и убивать врагов, белым крылом и целебной травой, священной трубкой и живым побегом. И снова каждый обращался ко мне поочередно и объяснял назначение своих даров. И каждый, сказав слово, исчезал в земле и вновь возрождался; после того, как каждый проделал это, я почувствовал себя ближе к земле.
Затем самый древний из них произнес: "Внук, всю вселенную ты постиг. Теперь ты вернешься назад вместе с обретенной тобою силой. И там, на земле, случится так, что сотни будут спасены, а сотни сгорят в огне. Смотри!"
Я поглядел вниз, и там на земле увидел своих людей. Все они были здоровы и счастливы, кроме одного из них, который, словно мертвец, лежал без движения; и человек этот был я сам. И тут самый старый предок запел такую песнь:
Кто-то священный лежит на земле.
Этот кто-то — на земле он лежит.
Я вдохнул в него святость, с которой он к людям пойдет.
Тут типи, сделанное из облака, закачалось, словно от ветра, и сияющий радугой свод стал блекнуть. Отовсюду снаружи неслись голоса: "Глядите: вот идет Орлиным Крылом Простертый!"
Когда я вышел из типи, на земле уже занимался день; на лбу его мерцала утренняя звезда. Поднялось солнце и глядело на меня, и я шел вперед один.
Я шел один и слышал, как за мной летела песнь восходящего солнца:
Своим ярким ликом являюсь,
Свято являюсь.
Радость несу цветущей земле.
Радость принес я в центр священного круга народа.
Глядите, вот я со своим ярким ликом!
Четвероногие и двуногие, я вдохнул в вас жизнь.
Крылатые, я наполнил вас силой.
Своим ярким ликом являюсь.
О новый день, я сделал тебя священным.
Когда песнь кончилась, я почувствовал себя потерянным и одиноким. Тут голос надо мной произнес: "Оглянись!" То был пятнистый орел, паривший надо мной, он и обратился ко мне. Я посмотрел, куда он мне указал. Там, где прежде стояло типи, сшитое из облаков — я видел только одинокую высокую скалу, стоявшую в центре мира.
Ноги мои ступали по земле; я брел один по широкой равнине. Лишь пятнистый орел охранял меня. Вдали показался мой родной лагерь. Я прибавил шагу, так как очень соскучился по дому. Потом я увидел свое типи, а в нем отца с матерью, склонившихся над больным мальчиком, — то был я сам. Когда я входил в типи, кто-то произнес: "Мальчик приходит в себя, дайте ему немного воды".
Затем я приподнялся и сел. Мне было немного грустно потому что ни мать, ни отец и не подозревали, как далеко я побывал.
IV. БИЗОНЬЯ ОХОТА
Когда я вернулся к своим родителям и смог сидеть в типи, лицо мое было еще распухшим; опухшими были ноги и руки. Но чувствовал я себя уже хорошо мне хотелось вскочить и побегать немного. Однако родители удержали меня. Они сообщили мне, что я пролежал больной двенадцать дней подряд, неподвижно, словно мертвый, и что к жизни меня вернул Ловец Вихря — знахарь и брат Стоящего Медведя. Я-то понимал, что на самом деле меня вылечили Предки из типи Сверкающей Радуги. Однако я не решался сказать об этом. Отец подарил Ловцу Вихря свою самую лучшую лошадь за то, что тот вылечил меня. Многие приходили поглядеть на меня. Вокруг было много разговоров о великой силе Ловца Вихря.
Все радовались, что я жив. А сам я лежал и размышлял о том чудесном месте, где мне довелось побывать, и обо всем том, что увидел. Я был очень печален — мне казалось, что об этом должны узнать все, а я не могу рассказать, ведь мне никто не поверил бы. Я был еще слишком мал — девяти лет от роду. Вспоминая свое видение, я вновь и вновь, словно наяву, переживал его, и ощущал его значение благодаря какой-то таинственной силе, теплившейся в моем теле; но то была только часть моего существа. Когда же другая часть его — та, что облечена речью, пыталась назвать это значение, оно становилось дымкой и ускользало прочь.
Сейчас я уверен, — тогда я был еще слишком мал, чтобы постигнуть умом это видение; я мог лишь чувствовать его. Мне вспоминались картины и слова, которые прошли передо мной. В жизни не видел я ничего столь яркого и красочного, как мое видение, ни от кого ни разу не слыхал таких слов, какие послали мне голоса. Мне не нужно было запоминать их — они сами собой запали в память на долгие годы. Взрослея, я все больше и больше начинал понимать значение тех образов и слов, что снизошли до меня. Но даже сейчас я знаю, что мне было показано больше, чем в силах я рассказать.
Вечером того дня, когда я вернулся на землю, Ловец Вихря, добывший славу и добрую лошадь, снова заглянул в наше типи. Он присел и долгое время как-то странно глядел на меня; потом он сказал отцу: "В том, как сидит твой сын, есть что-то священное. Точно не знаю, что все это значит, но как только я перешагнул порог типи, я почувствовал, как какая-то сила, подобно свету, озарила все мое тело".
Пока он пристально смотрел на меня, мне хотелось вскочить и убежать. Я боялся, что он проникнет взглядом вовнутрь меня и увидит там мое видение, а затем передаст его как-нибудь неправильно, и тогда все решат, что я сошел с ума. И долго еще потом, стоило мне только завидеть Ловца Вихря, я скорей убегал и прятался, боясь, что он заглянет вовнутрь меня и все расскажет.
Утром у меня пропали все отеки. Я почувствовал себя так же хорошо, как и прежде. Однако все вокруг казалось мне каким-то странным и отдаленным. Помню, дней двенадцать после всего этого мне очень хотелось побыть в одиночестве. Казалось, я не принадлежу своему народу, словно все остальные были чужестранцами. Все это время я уходил из деревни, оставался один и не играл с другими мальчиками. Я смотрел на четыре стороны света, размышлял о своем видении, жалея, что не могу вернуться назад. Домой я приходил только за тем, чтобы поесть. Однако аппетита не было. Отец с матерью считали, что я все еще болен. Они ошибались — просто я тосковал по тому месту, где мне довелось побывать.