Елена Тренина - “С той стороны зеркального стекла…” Из воспоминаний
Позже в письмах с фронта, вспоминая о своей беспочвенной ревности, Арсений пишет: «…А старые обиды — прости меня, не надо вспоминать, забудем о них, солнышко мое. Мне ведь твои обиды бывали больней, чем бывают больны свои. Они перегорели — и осталась любовь к тебе, а от всего, что было с нею — твой свет, ровный и мягкий…» (29.6.43). «Я не знаю, что бы я делал, если бы мы не поженились с тобой? Как одинок я был бы на свете» (6.7.43).
В Грозном страсти немного улеглись. И вот Москва. Мама была издергана Арсением, что отразилось на ее здоровье. Ночью меня разбудили голоса в соседней комнате. Голоса были взволнованные. Спросонок я не поняла, что происходит. Потом услышала, что маму нужно срочно отправить в больницу, оказывается, приехала «скорая помощь» и маму увезли. Что с ней было, я не знала. Ко мне в комнату вошел Арсений, он был очень грустный и растерянный. Сказал, чтобы я не волновалась, что мама скоро будет дома. Он сидел около меня, пока я не заснула. На следующий день мы поехали к Ивичам. Мама хотела, чтобы я была у Ивичей, пока она будет в больнице. Поехали мы днем и пробыли до вечера. Арсений собрался уходить, а нам с Сонечкой сказали — пора идти спать. Но я поняла, что остаться не смогу, хотя часто у них ночевала, наши семьи очень дружили. Мне почему-то было тревожно. Никакие уговоры на меня не действовали. Мы с Арсением стали одеваться и поехали домой. Было поздно, падал снежок, когда мы вышли из трамвая, Арсений взял меня на руки и прижался ко мне щекой. Он был какой-то совсем потерянный, я чувствовала, что ему очень плохо, в глазах его стояли слезы. Мне стало жалко его, и сердце мое повернулось к нему в тот момент. Дома он сказал, что очень рад, что я не осталась у Ивичей, ему было бы очень пусто и тяжело без мамы и меня, одному в квартире. Все дни, пока не было мамы, он был очень нежен со мной, играл, рисовал мне всякие веселые картинки и сочинял к ним рассказы. Через несколько дней мама вернулась домой. Она была подавленная, грустная, почти с нами не разговаривала. У Арсения был виноватый вид. Потом я узнала, что у мамы были преждевременные роды. Родилась девочка, прожила недолго. Тогда не умели еще «выхаживать» таких младенцев. Ей было меньше семи месяцев. Ребенка они потеряли, а так хотели, так ждали его.
Для мамы и Арсения наступил тяжелый период. Мама слишком много пережила, что не могло не отразиться на ее здоровье. Арсений очень раскаивался. Он выразил свои ощущения в стихах.
Все стало таким, будто мост разводят,
Сдвинулось вкривь и вкось.
Ты пришла, но так не приходят:
Слишком долго ждать пришлось.
И стало ясно: пара весел
Тихую воду сведет с ума.
Я бы тебя на землю сбросил,
Если бы ты не пришла сама.
Был после наших речных прогулок
Темен твой бесприютный дом, —
Зачем я увидел твой переулок,
Разве ты мало любила в нем?
Твой сон беспокоен, мой стих не звонок.
Крепче железа наша связь:
Помнишь, какой крылатый ребенок
Умер в больнице, едва родясь?
Что же мне делать в замкнутом круге?
Холоден твой недобрый взгляд,
К тебе приходят твои подруги,
Тебя жалеют и мне грозят.
Это твоя звезда раскололась.
Считать начнешь — не сочтешь обид.
Горло мне душит твоя веселость,
Голова от нее болит.
1939
Здесь и смятение, и недопонимание друг друга после пережитого, и раздражение, и горечь. Сочувствие окружающих маме и неодобрение Арсению. Осенью этого же года Арсений уехал в Ленинград по издательским делам, там заболел дифтеритом и лежал в инфекционном отделении Боткинской больницы. Мама очень волновалась, детские болезни тяжелы для взрослых. Она переживала еще и потому, что они поссорились, по той же причине — из-за ревности. Но там он один и болен. Мама уже забыла свои обиды и готова мчаться к нему. Получила известие, что ему лучше и скоро он будет дома. Она написала письмо ему в больницу, о чем он вспоминал в стихах:
Когда тебе скажут, что ты не любима, — не верь,
Скажи им: — Он скоро придет,
Он любит меня, он, должно быть, в трамвае теперь,
Он, верно, стучит у ворот.
А я в Ленинградской больнице лежу, — и от слез
Писать не могу, потому
Что письма твои санитар мне сегодня принес,
И трудно мне быть одному.
Когда тебе скажут: — Что было, сгорело дотла,
Забудь же и думать о нем.
Подругам ответь: — Я недаром правдивой слыла:
Теперь он стоит под окном.
А я за окно не смотрю. Что мне делать в беде?
Вернуться к тебе? Никогда.
Напиться хочу — и глаза твои вижу в воде.
Горька в Ленинграде вода.
1939
Все вошло в свою колею. Страсти улеглись. Наступил 1940 год. Новый год встретили у нас. Приехали гости, было весело, и все в комнате было красиво. Арсений захотел сделать елку всю в «серебре». Все елочные игрушки — шары, игрушки и дождь — только «серебряные». Елка была под потолок и получилась очень необычная, как сказочная «ледяная» красавица. И подарки у меня были замечательные, о которых я мечтала, — двухколесный велосипед — от Арсения, японская шкатулка черного лака с тончайшими рисунками, в ней семь крохотных слоников из кости, — от мамы и Арсения, швейная детская машинка (копия настоящей), они только появились в продаже, на которой можно было шить, — от папы, и серебряный, позолоченный медальон на золотой цепочке — от мамы.
На велосипеде весной, как только стаял снег и аллеи подсохли, я начала учиться кататься в «Ленинском» скверике. Падала, разбивала колени и локти, старалась падать на газон. К лету научилась бойко кататься, носилась по аллеям, иногда даже не держалась за руль, а только крутила педали. На машинке шила куклам платья, мама их кроила.
1940 год был богат событиями. В этом году Арсений познакомился с Мариной Ивановной Цветаевой. Она недавно приехала в Советский Союз из Франции, где долгое время прожила в эмиграции. Они с Арсением подружились. Арсений говорил, что у Цветаевой очень сложный характер и с ней бывает трудно, она непредсказуема и очень талантлива. Цветаева была неравнодушна к Арсению, это прозвучало в ее стихах. Потом с ней познакомилась мама. Маме Цветаева подарила бирюзовые бусы. Эти бусы мама носила редко, говорила, что они душат ее. Такие же Марина Ивановна подарила Ахматовой. В стихах Тарковского о ревности речь идет именно о тех бирюзовых бусах, которые подарила Цветаева.
Непредсказуемость Цветаевой проявлялась по-разному.
