Юрий Погосов - Мелья
Зал суда был переполнен студентами. Несмотря на требования прокурора осудить обвиняемых на 180 дней каждого, судья ограничился штрафом в 25 песо с обвиняемого. Но Хулио Антонио наотрез отказался платить штраф.
— Я предпочитаю тюрьму. Не хочу, чтобы на мои деньги содержали паразитов! — выкрикнул он и под ликующие возгласы товарищей вышел из суда.
Более тысячи студентов собралось на улице. Мелью подняли на руки и так несли целый квартал, пока не остановились на углу Беласкоин и Монте. Здесь Хулио Антонио, взобравшись на тумбу чистильщика обуви, произнес речь. Этот импровизированный митинг превратился в демонстрацию, в которую влились горожане. Колонна пошла по улицам, до Центрального парка, где высится монумент Хосе Марти, а оттуда к президентскому дворцу, где возводили памятник, который должен был прославить в веках Сайяса. Здесь снова попытались провести митинг, но полиция набросилась на демонстрантов. Произошло побоище, которое было описано газетой «Эль Эральдо» вот так:
«Картина была жестокой, страшной и печальной, какой не видели на Кубе с 1871 года. Преследуемые, словно звери на охоте, избиваемые, с кровоточащими ранами, молодые люди были отправлены одни в полицейские участки, а другие, у кого были тяжелые ранения, в больницы…»
Но официальная версия приобрела несколько неожиданную окраску, из которой выходило, что «бедные» полицейские чуть не стали жертвой студенческих страстей.
Так по крайней мере 21 марта 1925 года доносил полицейский офицер своему начальству:
«Сеньор!
Имею честь доложить Вам, что сегодня было заведено дело на случай с публичными беспорядками.
В полдень группа студентов направилась в строящийся парк, что напротив Президентского дворца, и там некий Хулио А. Мелья и его товарищи-студенты попытались вопреки приказам и распоряжениям полицейских провести митинг. Они стали выкрикивать оскорбления в адрес достопочтенного Сеньора Президента Республики. А полицейские, которые старались разогнать студентов, стали объектом нападения с их стороны, в результате чего возникли беспорядки и несколько студентов и полицейских были ранены».
Хулио Антонио получил сильный удар в голову, пострадал и его брат Сесилио. Оба были отведены в ближайшую амбулаторию, где им сделали перевязки.
Всеобщее возмущение захлестнуло столицу. Такого давно не видывали в Гаване. Неприкрытое унижение перед Соединенными Штатами, которое продемонстрировали Сайяс и его правительство, больно ранило национальное сознание каждого честного кубинца.
На следующее утро Хулио Антонио проснулся со страшной головной болью. Болели руки, на груди и спине огромные синяки. Но, несмотря на это, он собрался в университет. Никакие уговоры Оливин не помогли. И он, провожаемый ее сердитым взглядом, ушел из дома. В университет собрались репортеры некоторых центральных газет, которым он заявил:
— Народ Кубы, видимо, понял вчера утром смысл нашей социальной системы, которая стремится обращаться с гражданами как с рабами или рабочим скотом. Правительства позволяют народу все, кроме протеста. Вчера нас штрафовали, а позже не позволили свободно выразить наши мысли.
Правительство Сайяса хвастается «нашей свободой», но, когда новое поколение протестует, его избивают в том самом парке, где президент собирается увековечить четыре года своего никудышного правления.
Земля оросилась кровью мятежной и революционной молодежи. И статуя, покоящаяся на невинной и чистой крови, стала освящением фарса на демократию и свободу, в который вылились действия правительства, продавшегося империализму янки.
Еженедельная газета рабочих «Хустисиа» так откликнулась на эти события.
«Студенты и рабочие знают врага Кубы — империалистов-янки и продавшихся им правящих «патриотов» и местных капиталистов. Зная, кто ваш враг, поднимайтесь на борьбу… Внешние враги выглядят гигантами, но они носят в себе свою погибель, наши национальные враги, как и всякие рабы, слабы. Мы, свободные люди, победим и тех и других».
Слухи об избиении студенческой демонстрации разошлись по всей стране. Почти не было газеты, которая не напечатала бы какой-нибудь материал об этом событии. Для студентов университета это был хороший политический урок.
В те дни Оливин не скрывала своих страхов. Женщина умная, сама не так давно принимавшая участие в студенческом движении, она понимала, что Сайяс по сравнению с новым президентом Мачадо только жалкая марионетка Правда, и Мачадо далеко от него не ушел, но это жестокий и страшный человек. Не раз говорила она об этом Хулио Антонио…
Он лежал с закрытыми глазами. Тюрьма просыпалась: где-то глухо стучали железные двери, слышался топот выводимых на прогулку людей, гулким эхом отзывались в коридорах окрики надзирателей. С моря донесся короткий рев сирены входившего в бухту парохода.
Начинался девятый день борьбы. Его борьбы.
Революция студентов
Лето 1923 года после всех университетских событий, баррикад, изнурительных митингов и демонстраций прошло относительно спокойно. Но жизнь Хулио мало чем изменилась. По-прежнему он увлекался греблей и плаванием. Время от времени играл в баскетбол. Но это была только внешняя сторона его жизни. Спорт занимал меньшую часть свободного времени, большую он отдал учебе по собственному плану. В основном это было чтение. Университетские волнения неожиданно раскрыли ему глаза на многие явления в жизни, и в то же время возникла тысяча «почему», на которые надо было отыскать ответы.
Он начал буквально поглощать книги древних философов и современных политиков. Погрузился в чтение газет и журналов 1917–1922 годов, доставал книги, чтобы изучить все, что было связано с революцией в России.
Однако литература не давала окончательного ответа. Оставалось много нерешенных проблем.
Поиски ответов на мучившие его вопросы натолкнули на мысль взяться за рабочую прессу. В то время на Кубе было несколько газет, издаваемых профсоюзами, среди них две самых крупных профсоюзов — табачников и железнодорожников.
Лето ушло на подготовительную работу к I Национальному конгрессу студентов. Работы было по горло; ведь ни он, ни его друзья не имели опыта. Мелья говорил товарищам, что успех конгресса зависит от четкой политической линии, которую должны избрать студенты, не только борьба за автономию университета, но и борьба за демократические преобразования в общенациональном плане. И разумеется, союз с рабочим классом. Он понимал, что студенческое движение в том виде, в каком оно проходило, может не выйти за рамки простого бунтарства ради бунтарства.
В этот подготовительный период он увлек своими идеями многих товарищей по университету, но главное было впереди — конгресс, на котором эти идеи должны были быть приняты или отвергнуты.
