Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе
В тот же вечер мы собрались поговорить с Володей. Спорили долго: одни считали, что Володя совершил грубый поступок и его следует исключить за это из школы; другие говорили, что не надо исключать, а наложить на него строгое взыскание. В конце концов решили просить начальника школы проверить, умеет ли действительно Володя летать.
Мягкость нашего решения объяснялась просто: все мы только готовились стать лётчиками, а Павлов как-никак уже был им. Причем нисколько не кичился этим перед нами. Такая скромность вызывала уважение к нему.
Начальник школы нас понял. На другой же день Павлову было предложено сесть за штурвал самолёта.
На место инструктора в самолёт сел сам начальник школы, а мы, курсанты, затаив дыхание столпились на старте. Тревожила мысль: «Вдруг Володя оскандалится?»
Но этого не случилось. Самолёт благополучно приземлился.
Начальник школы нарочно громко сказал вытянувшемуся перед ним Володе:
— Хороший из тебя получится летун! А дурь из головы выкинь. Учиться будешь здесь! Гражданской авиации хорошие лётчики — такие, каким ты станешь, — нужны не меньше, чем военной. Понял? Можешь идти!
С тех пор Павлов о побеге из школы больше не заикался. К тому же ему разрешили иногда летать.
Я теперь сам лётчик и прекрасно понимаю Павлова: тому, кто хоть самую малость попробовал воздуха, жить без полётов действительно тяжело. Понял это и начальник школы.
В то время мы не только гордились героями советской авиации: Громовым, Водопьяновым, Чкаловым, в особенности Чкаловым, — мы просто бредили ими. Каждый из нас в душе мечтал стать таким же мастером пилотажа, как они!
И, когда 15 декабря 1938 года пришла горестная весть о трагической гибели Валерия Павловича Чкалова, мы, потрясённые общим горем, собрались на траурный митинг. Выступали командиры, лётчики, преподаватели, курсанты. В наших выступлениях звучала горячая клятва — стать в будущем такими же бесстрашными лётчиками, каким был Чкалов.
Последним выступал начальник школы. Заканчивая свою речь, он сказал:
— Вы хотите быть такими, как Чкалов? Это трудно, но ничего невозможного нет. Для этого требуются прежде всего отличные успехи в учении и железная дисциплина. Без дисциплины не может быть отличной учёбы, особенно в нашем лётном деле!
Сойдя с трибуны, начальник школы подошёл к одному из курсантов и указал нам на него:
— А вот это будущий аварийщик!
Мы сперва не поняли, в чём дело. Но начальник школы взялся за пуговицу, которая болталась на одной ниточке на гимнастёрке этого курсанта, оторвал её и высоко поднял, чтобы всем было видно.
— Вот, — сказал он, — глядите: расхлябанность начинается с пуговицы, а кончается авариями!
Эти предсказания начальника школы оправдались: неряха курсант плюхнулся на землю и повредил самолёт в одном из первых самостоятельных вылетов. Закончив с грехом пополам школу, он имел впоследствии несколько поломок и вынужден был уйти из авиации…
Комсомольское бюро школы с этого дня энергичнее стало заниматься вопросами учёбы и дисциплины. Мы придумали оригинальную доску показателей. Против фамилии каждого курсанта были вычерчены графы предметов. Каждая отметка, выставленная преподавателем, получала наглядное отражение на этой доске — в виде цветного треугольника: «отлично» — красного цвета, «хорошо» — синего, «посредственно» — коричневого, «плохо» — чёрного.
Значок ГТО второй степени
Дни шли за днями — мы упорно сидели над учебниками. Однако мы не забывали и про спорт. В школе был прекрасный спортивный зал, добротный спортивный инвентарь. Мы понимали, как важен для нас, будущих лётчиков, спорт, и занимались им усердно. Некоторые курсанты раньше занимались боксом и тяжёлой атлетикой, теперь они тренировали товарищей. Увлёкся тяжёлой атлетикой и я.
Сокровенной моей мечтой было до осени сдать испытания по комплексу ГТО второй ступени, с тем чтобы домой в отпуск приехать со значком. Это было тем более лестно, что обычно этот комплекс сдавали только старшекурсники.
Весной школа перешла на лагерное положение. Я готовился вступать в партию, политотдел школы давал мне всё более ответственные поручения. Так, однажды с путёвкой политотдела в кармане отправился я делать доклад об авиации в лагерь пехотного училища. Это было первым моим выступлением за пределами школы. Естественно, я очень волновался.
Сойдя с пригородного поезда, я шёл пешком, повторяя про себя наизусть свой доклад.
По дороге меня догнал младший лейтенант.
— Вы с этим поездом приехали? — спросил он меня.
— С этим.
— Не видали ли вы лётчика?
— Лётчика? Зачем вам лётчик? — спрашиваю его, уже догадываясь, в чём дело.
Оказывается, этого лейтенанта командование лагеря выслало на станцию встречать гостя, а он и не заметил меня. В самом деле, на докладчика, а тем более на лётчика я, ещё юноша, мало был похож.
Мы разговорились и незаметно дошли до лагеря пехотинцев. Зал летнего театра был переполнен, у меня зарябило в глазах. Не помню, как я добрёл до трибуны, а заметив на ней микрофон, совсем оробел.
Но, преодолев мучительное стеснение, начал и разошёлся. Школу свою, в общем, не подвёл.
Наконец пришла долгожданная пора полётов. Начались они после длительной наземной подготовки. Старшиной нашей лётной группы, состоящей из шести человек, назначен был Володя Павлов. Нам немало льстило, что наш старшина имеет хотя и спортивный, но всё же летный диплом. Эксплуатировали мы Володю нещадно! Лежа в палатке, часами расспрашивали его о различных подробностях техники полёта. Нужно отдать справедливость — он по-прежнему был скромен, добросовестно и неутомимо помогал нам советами.
Первые полёты на учебном самолёте «ПО-2» показали, кто из нас на что способен. Непригодных для авиации курсантов стали отчислять. Любопытно, что среди отчисленных оказалось и двое завзятых хвастунишек. Они всё грозились стать едва ли не будущими Чкаловыми. На деле же позорно провалились при первом полете: растерялись, струсили, вцепились в нервной судороге в управление и только мешали инструктору.
Каждого вылета мы ждали с нетерпением. Особенно волновались перед самостоятельными полётами. Мне неожиданно повезло. Первым в самостоятельный полёт пошёл, как и следовало ожидать, Павлов. Инструктор подсадил к нему меня. В воздухе Павлов давал мне как бы частные уроки: я держался за управление, а сам он брал на себя роль инструктора.
Наша лётная группа была признана одной из лучших. И всё было бы хорошо, если бы не наше зазнайство, которое кончилось для нас весьма плачевно.
