Ив Жантийом-Кутырин - Мой крестный. Воспоминания об Иване Шмелеве
Потом трубач нас звал собираться «под мачту», которая стояла посредине полянки. Мы становились в строй, в полной форме, поднимали флаги: русский – бело-сине-красный и французский, пели Коль славен, Преображенский марш[15]. Дежурный нам читал расписание дня, распоряжения кому какие наряды: кто чистил картошку, а кто подавал на стол, кому похвалу, кому наставление за шалости и пр. Расходились, снова собирались на гимнастику, маршировали. Устраивались игры, чтения о русской истории, по праздникам бывала церковная служба, когда приезжал батюшка, можно было, кто хотел, исповедоваться и причащаться.
Мне вспомнилось, что обещал я вам рассказать, что от нас требовалось, чтобы заслужить нашивки, допустим умение спасать утопающего. Это не так-то просто. Ясно, необходимо самому уметь отлично плавать над и под водой, нырять с берега, знать, но главное как схватить и держать над водой за голову утопающего так, чтобы он не ухватился за вас, мешая вам самому плавать – в результате чего оба бы потонули. Как откачивать того, кто наглотался воды? Не всем малышам эти навыки были доступны. Легко провалиться на экспериментальном экзамене. Надо было усердно зубрить, тренироваться.
От фельдшера требовалось забинтовать пятку или локоть так, чтобы повязка держалась, чем дезинфицировать рану? Предварительно надо было нарвать бинтов из тряпок или из старого нижнего белья.
Как выжить одному в лесу, питаясь припасами, если есть, или ягодами, растениями, грибами, орешками как белка?
Как ориентироваться по цвету коры на стволах, по солнцу, по звездам, как пользоваться компасом, как читать карты?
Разные задания: построй себе шалаш из сучьев, дрока, листьев, мха так, чтобы не промокал; разожги костер в сырости, под дождем, располагая лишь одной спичкой, а потом его тщательно затуши, чтобы не случилось пожара.
Опытным старшим разведчикам предполагалось даже провести ночь одному в лесу. Ой, как страшно! Но зато после себя чувствуешь героем.
Подальше нашего лагеря находился т. н. женский лагерь. Там кочевали девочки-разведчицы. В наши года нас женский пол мало интересовал. Надо сознаться, мы – «волчата» к нему относились весьма снисходительно. Но юношам, старшим разведчикам, не рекомендовалось ухаживать за девицами и в особенности за разведчицами.
Иногда мы ходили в поход, например, на берег дикого Атлантического океана, сперва маршировали строем по местным мощеным дорогам, а после бродили вольно по лесным тропинкам, через песчаные дюны, посреди кузнечиков, жучков и бабочек, где росли разные пахучие травы: иммортели, дикая лиловая гвоздика, голубые, но ужасно колючие чертополохи. Местные жители уверяли, что если сорвешь голыми руками чертополох и принесешь его домой не уколовшись, то сбудется какой-то счастливый сюрприз. Я не проверял на опыте, не знаю, правильно ли это поверье или лишь бабьи враки.
По дороге запевала начинал песню, а остальные ребята дружно подхватывали. Само собой разумеется, «козлетонам» советовали не утруждать горловые связки.
Мы частенько певали:
Среди лесов дремучих разбойнички идут, а на плечах могучих товарища несут.
Припев:
Все тучки, тучки понависли, а с моря пал туман. Скажи, о чем задумал, скажи наш атаман.
Раз завязался у нас спор: надо говорить задумал или задумался. Мне казалось, что задумал звучало более «по-разбойничьи», ибо атаман должен «думу думать» на какие походы предстоит идти, какими путями и кого грабить, куда прятать награбленное добро? А «задумался» уже плосковато, по-литературному, по-школьному. Я, конечно, бывши сыном артистки, сказительницы, стоял за «задумал», но не все чувствовали этот оттенок.
Тут завязывался у нас еще другой спор, насчет Чуркина. Многие не понимали, что обозначало слово Чуркин и заменяли словом более известным, разбойник. Я же стоял за Чуркина, имя какого-то таинственного, страшного разбойника, просто разбойник звучит как-то не сказочно, «административно», скучно.
Вот вышли на полянку, сказали: братцы, стой!
Бери лопату в руки, и здесь могилу рой!
Пошли своей дорогой, среди лесов глухих,
И песню затянули разбойничков лихих.
Но всегда пропускалась одна строфа, может быть потому, что она нам казалась кощунственной:
Зарыли, схоронили, креста не ставили,
Молитвы не читали и снова в лес ушли.
Мы часто пели старые военные песни как:
Давно при царе Алексее
В степях, где дрались казаки,
На гранях могучей России
Родилися наши полки.
Припев:
Недаром сердца наши бьются
При звуке наполненных чар,
И громкие песни несутся
Во славу ахтырских гусар.
При Екатерине Великой,
Полка золотые ряды
Носились по Таврии дикой,
Громили Османа орды…
И т. д.
Песни нас посвящали российской истории занимательнее и лучше, чем школьные уроки, к тому же развивали любовь к нашей родине.
А вот еще другой марш в честь Каледина[16]:
На берег Дона и Кубани,
стекались все мы как один, как один
Святой могиле поклонялись,
Где вечным сном спит Каледин, Каледин.
Твои заветы твердо помним,
Твоя дивизия с тобой, вся с тобой
Твое мы имя гордо носим,
С высоко поднятой головой, головой.
И т. д.
Обычно, запевала исполнял марш целиком, а весь отряд лишь подхватывал конец второй и четвертой строчек. Получалось очень красиво, бойко, не шаблонно.
Много знали мы прекрасных песен, всех не перескажу.
Мы этим гордились и подсмеивались над «разрозненными стадами» детских французских летних колоний, тащащихся на прогулку. Они не умели элегантно маршировать, тянули «кто в лес, кто по дрова» всегда одну и ту же печальную лямку про молодого юнгу, отправившегося впервые в дальнее мореплавание. Но, увы, через две-три недели все припасы истощились, настал голод и тогда решили кого-нибудь съесть. Жребий пал, конечно, на бедного юнгу.
Спрашивалось, почему нужно было петь всегда одну и ту же песню? Разве не существовало много других интересных прекрасных французских песен? По-видимому, у начальников была мизерная музыкальная культура, а нам посчастливилось учиться у настоящего регента.
Костры. На полянке, близ речки, можно было безопасно разжигать большие, я даже скажу, «огромадные». Надо ж немножко преувеличить для шутки. Леса было сколько угодно под рукой. Весь день мы собирали сухие сучья, шишки на разжог. С нетерпением ждали вечерней зари, подготовляя спектакли. Я никогда не забуду выступление индусского мага с чалмой из полотенца, усмиряющего свирелью ядовитых гадюк. Один малыш одел на руки длинные чулки, и прячась под картонкой, изображал очень удачно каких-то кобр так, что зрителям, развалившимся на одеялах вокруг костра, становилось даже жутковато.
