Светлана Кузнецова - Индия 1987. Путевые записки советской туристки. [с фотографиями]
Дождь прекратился, и мы поехали дальше. Попутно посмотрели лов рыбы в заливе. "Пауки", сооруженные из бамбука, связанного веревками поднимали и опускали вручную. Усилия — видели, пойманной рыбы — нет.
Долго, бесконечно долго, пробирались на автобусе по улочке, примыкающей к складам порта. Дождь, очень влажно и тепло, в раскрытое окно волнами накатывает запах пряностей, лука и перца — их здесь мешки, огромные контейнеры. Ну и, конечно, лавки, в которых гораздо меньше камней и изделий из них, совсем нет кожи, зато много тканей, зонтов, тряпок и обуви. И еще украшений из ракушек и раковин. Глазели до помутнения в голове.
Очень хочется есть. Савина тоже хочет, но с места не двигается. Конечно, зачем ей дергаться, я то для чего-то нужна. Сломя голову бегу к лавчонкам с едой. Вот и одна из них. Чай, бетель, конфеты, резинка и орехи, разные-разные. Покупаю на последние рупии пакетик жареного арахиса и с наслаждением закидываю в рот горсть. Подходит "проситель"- тощий, закопченный, с чем-то зеленым, дымящимся в руке. Оказалось, хочет обменять свою сигарету на мою. Ну что ж, этого я еще не пробовала. Оказалось, сигарета скручена из листьев табака и содержит очень много никотина, курить нельзя, но на сувенир это взять можно.
Наконец собрались все. И только тронулись, как слева, из-за угла, вывернулась огромная толпа демонстрантов, требующих отмены закона, разрешающего строить винные магазины вблизи школ и храмов. Народ, оторвавшись от обсуждения цен и покупок, стал бурно обсуждать повод к демонстрации:
— Эх, если бы и у нас так. А то пропили Россию!
— Ну, уж и пропили!
И так далее...
Вернулись поздно, очень устали. Я дала себе слово, что больше в Кочин не поеду.
Ужин был необычно рано, видимо, оттого, что в 8 вечера "привальная". Тетки наглаживали наряды, немногочисленные мужчины, находясь в счастливом возбуждении, предвкушали изрядный глоток индийского виски. Меня по-прежнему колотила мелкая, неприятная дрожь. За ужином старший внимательно поглядывал на каждого из нас, как бы прикидывая, кто сколько выпьет. "Пить не стоит", — подумала я, — "и без того в черном списке". У Савиной нехорошо заблестели глаза. "Коктейль" состоялся на воздухе, у бассейна. Два столика, стойка с нашим полупьяным Толей-вертолетчиком. Обычное веселье группы малознакомых людей разного возраста. Время поджимало — без 3-х минут 9. "Все же нужно выпить чуть-чуть", — решила я, — "немного нужно расслабиться". Исчезла незаметно — кромешная темнота вязкой индийской ночи обволокла меня и скрыла от сидящих за столиками.
Леонид ждал меня у входа в отель.
— Добрый вечер. Я уж думал, что Вы не придете.
— Почему?
— Лицо у Вас было за завтраком... как бы сказать... недовольное.
"Ну, это ты загнул", "недовольное" лицо было испуганно ошарашенным. "Будто пыльным мешком из-за угла..." — подумала я. Я стояла, уставившись в темноту, сосредоточенно думая о том, что мало выпила. Если б больше, было бы проще. Леонид словно понял причину молчания:
— Пойдемте погуляем по деревушке, а потом сходим в ресторан?
— Нет, я не пойду — с нескрываемым страхом ответила я.
— Да не бойтесь, ваш старший в 23-00 обязательно будет в номере у себя. Ему же нужно проверить моральный облик советских туристов.
— А как же мой облик?
— С Вами будет все в порядке. Я ручаюсь.
— Ха-ха!
— И напрасно. Я работаю в посольстве, так что Вам нечего бояться.
Сказать было нечего, и тогда, для продолжения разговора, я спросила:
— Если не секрет, что у Вас за дело в деревне?
— Не секрет. Вы мне понравились, вот я и приехал посмотреть, действительно ли это так.
— ...
Нет слов.
Шли мы долго. Только редкие керосиновые лампы на лотках пробивались через непроглядный мрак ночи. Леонид много и легко рассказывал об Индии и туризме. Что кривить душой — он приятный, интересный рассказчик. Из меня же в тот вечер не вышло даже средненького собеседника, лишь внимательный и благодарный слушатель. Когда вернулись к отелю, было минут пятнадцать двенадцатого. Договорились встретиться через 20 минут в ресторане. Савина поджидала меня. Трезвая, недовольная и, конечно, требовала отчета. Соврала что-то незамысловатое: чем проще, тем лучше. И легче поверить.
— А сейчас пойду играть в теннис. Ты пойдешь?
— Что я с дров упала?
— Ну, как хочешь... Когда приду, не знаю.
— Ну-ну, — буркнула она.
Перед выходом решила зайти к Нинке — пожелать спокойной ночи, мол и я иду спать. Шельма я, а что делать. Правду может быть, и поймут, но не примут.
Вернулась только под утро.
Немного поспала, проснулась, а небо серое, кажется, вот-вот пойдет дождь. И, если не видеть зелени и беседки, покрытой листьями пальм, кажется, что я дома, в Ленинграде. Сегодня экскурсия "По рекам и каналам Аллеппи".
Когда нечего показывать, показывают то, что есть. Скоренько позавтракали, и на стоянку катеров. Дождя нет, и небо, кажется, очистилось. Эх, сейчас бы к морю! Но... катер подан — ну просто "чудо техники", то ли 20-го, а может 19-го века. Ветхая ржавая машина с дребезжащим и брызгающим маслом и паром двигателем — удивляюсь, что осталась жива. Себастьян — наш гид, оскалив огромные белые клыки, что-то утомительно рассказывал переводчице. Она, полуприкрыв глаза, качая головой как китайский болванчик, нам. Никто не слушает. Ее выдержке поражена вся группа. Пошел дождь.
В этой экскурсии было все, что "пожелает" советский турист: кокосы на острове, где разводят рыбу, рисовые поля в изобилии, дождь и грязь тропического леса. Плантации какао сменялись кокосовыми. На деревьях висели судки с обедом, а людей не видно, правда, было чувство, что за тобой наблюдают...
Высадились на берег. Я шла первой по жидкой грязи — уже было наплевать на белые носочки и отглаженные брюки. Что-то рядом прошуршало... Змея! С детства боюсь и ненавижу их. Ну вот... и в Индии, наконец-то я увидела, да не ручную тварь, а самую настоящую. Хотя мне поверили далеко не все.
Рубашки сырые, ноги грязные — группа материлась сквозь зубы. Правда, были и удачи. Вдруг выяснилось, что под ногами валяются "ничейные" кокосы. Быстро наполнялись сумки, и не только кокосами, народ прихватывал и какао. Что за беда, что неспелые! Ведь не есть же, дома никаких не видели, пусть хоть посмотрят.
Себастьян развлекал нас речной прогулкой до обеда.
Не знала я, что обед этот мог стать последним обедом в моей жизни. А все ведь начиналось как всегда. С той лишь разницей, что Савина устала от рек и каналов Аллеппи и решила остаться дома. Может, она бы меня удержала?
Мы ехали на пляж. Настроение хорошее, солнце не жаркое... Подъезжая увидели неспокойное море — штормит. Сильная половина тут же показала свое благоразумие и отказалась купаться. Тетки же, раздевшись, весело пошлёпали по набегавшей пенке. Толпы зевак, как всегда улыбались, глядя на нас. Я смотрела на большую волну, на ухмыляющихся индусов... И что-то сдвинулось во мне, щелкнуло и заклинило: "Буду!". И пошла. Подбадривая, двинулся рядом и Виктор. Толпа замерла. Бесшабашной весёлостью я отвлекала себя от невесёлых мыслей. Вид огромных волн пугал! Свело сначала одну ступню, потом другую. Как будто организм предупреждал меня: "Не ходи!". Почему я думала, что со мной ничего не случится? Откуда взялась такая уверенность? Кроме туповатого — "потому, что со мной ничего случиться не должно", ответа не было. Боком, боком, всё дальше продвигалась я. И песок уходил из под ног с такой силой, как, если бы выдергивали из под ног ковровую дорожку. И кроме мысли: "Скорее бы зайти глубже", — не было ни одной. Когда вода дошла до пояса, и я увидела действительные размеры волн — пришлось подныривать. Раз, другой... А на третий не удалось вынырнуть вовремя — меня накрыла следующая. Удушье подтолкнуло вверх, и я, захлёбываясь пеной, все же глотнула воздуха. До сих пор перед глазами та волна, что стояла отвесно и копила силы для удара — огромная, совсем черная у основания от поднятого со дна песка, и белая, пенная на гребешке. От мысли, что обрушится на меня, остановилось сердце и впервые пронеслось в сознании: "Я утону". Одиночество, обреченность — все это где-то присутствовало, но не осознанно. Думать, рассуждать, проклинать и корить себя я не могла. "Спасите!", скорее всего не было криком, было шёпотом среди грохота волн, и, конечно, услышано быть не могло. Я не боролась, лишь пыталась, по возможности, смягчить удары, закрывала голову, а волна с чудовищной силой катала меня по дну, выбрасывала меня на поверхность, ломала и била как в наказание за самоуверенность.
