Пьер Птифис - Поль Верлен
Директор был доволен своим подопечным, честно заслужившим похвальное свидетельство, которое он получил через некоторое время:
«Я, нижеподписавшийся директор школы, свидетельствую, что выпускник Поль Верлен прошел полный курс наук в данной школе с октября 1853 года по июль 1862 года, что он окончил лицей Бонапарта, где учился с шестого класса, не считая класс философии, и имеет несколько наград, что он был хорошим учеником и усердно занимался, и получил степень бакалавра словесности, завершив курс риторики.
Поль Верлен — блестящий ученик, один из тех, кто составляет гордость нашей школы.
Ландри, улица Шапталь, дом 32».
Глава III
НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ И ВЫХОД В СВЕТ
(август 1862 — декабрь 1865)
Я, как ветер, сошел с ума,
И сердце мое вместе со мною
На следующий день после одержанной победы, 18 августа 1862 года, юный бакалавр отбыл со своим отцом в Леклюз к Элизе Дюжарден. Капитан, который проболел июнь и июль, рассчитывал поправить здоровье в деревне. Его жена, уставшая от забот и бессонных ночей, осталась в Париже и присоединилась к ним позже.
Поль был счастлив снова увидеть свою дорогую Элизу, кузена Огюста Дюжардена, которого он любил[41], и двух их маленьких дочерей (двух и трех лет). Но особенно он стремился к покою на природе — напряжение последних месяцев его утомило.
Леклюз, городок с населением в две тысячи человек, расположившийся по обеим сторонам центральной улицы, окружала не слишком живописная равнина, внимание привлекал разве что болотистый участок с прудами и зарослями камыша, тростника и кувшинок. Было также несколько рощ, где росли тополя, вязы и ивы. Как же здорово летом бродить по этим влажным лесам! «Иногда я иду с книгой, сажусь перед этими меланхоличными фламандскими картинами и остаюсь там часами, мечтательно наблюдая за нерешительным полетом голубого зимородка, или зеленой стрекозы, или вяхиря жемчужного цвета», — писал он Лепеллетье 4 октября 1862 года.
6 сентября с двоюродными братьями-сестрами и их друзьями он открыл охотничий сезон. На этот раз у него в руках было самое настоящее ружье. «В первый день, без собак, у меня было четыре трофея, и в другие дни тоже примерно столько же», — сообщает он Эктору Перо в марте 1863 года. Лепеллетье же он хвастается тем, что принес из леса «кролика подлинно гигантских размеров».
С октябрем пришла пора деревенских ярмарок. Поскольку родители дали ему свободу (отец медленно поправлялся), он очертя голову бросился в праздник и предавался веселью до головокружения. По примеру краснолицых крестьян, он прыгал, вертелся, крутился под звуки «оркестра-хаоса»: «сумасшедший кларнет, хриплая труба, невоздержанная скрипка и треугольник в руках неистового ребенка» (из письма Лепеллетье от 4 октября 1862 года). Он понял, что среди девушек кантона юный парижанин может рассчитывать на успех, даже если внешность его не слишком привлекательна. Он заставил танцевать даже мадемуазель Иоль, отец которой был директором школы, вроде школы Ландри. Эти праздники, точнее, эти вакханалии продолжались целую неделю, в течение которой чередовались попойки и умопомрачительные пиры, достойные Гаргантюа и Пантагрюэля, игры, песнопения, конкурсы и развлечения. Можно догадаться, что в такой атмосфере Поль несколько позабыл о литературе (тем не менее он перечитал «Отверженных»: «Это величественно, это красиво, это прежде всего замечательно», — рассказывает он Лепеллетье 16 сентября). Более того, он не написал ни одного, даже самого маленького стихотворения. Зачем? Ему было достаточно маленького леса, где, по его словам, «деревья пишут сонеты и мадригалы растут, как грибы». Он даже не дает себе труда их собрать!
В октябре 1862 года он возвратился в Париж, смирившийся с необходимостью получения диплома юриста, но в глубине души убежденный, что «должность», о которой не переставая твердили ему родители, всегда будет лишь ширмой, и что если уж он и должен сделать себе имя, то не в магистратуре, не в конторе, а в Поэзии. Но как туда пробиться? Маленький провинциал из квартала Батиньоль не знал никого, кто мог бы ему помочь, а у его отца не было никаких связей ни в журналистском мире, ни в среде прочей пишущей братии. Возможно, полезно будет отправлять стихи редакторам журналов; так, сохранилось письмо от 28 октября 1862 года к Этьену Кариа, редактору легкого поэтического журнала вполне парижского духа под названием «Бульвар», с просьбой благосклонно принять двенадцать «юмористических» двустиший, написанных годом раньше. В перекличку с Виктором Гюго, это снова стихи о «Госпоже Смерти», которая все еще вдохновляет поэта, но уже иначе; он ее более не боится, он пылает к ней страстью:
Ведь я вас так люблю, о мадам Смерть![42]
«Первая публикация моего произведения означала бы мое признание и составила бы мое счастье», — заключает он. Но Кариа не дал ходу его заявке. Без сомнения, стихи были недостаточно «парижскими».
10 ноября 1862 года он записался на факультет права на курс к г-ну Удо (наполеоновский свод законов) и к г-ну Машляру (римское право). Этим он будет заниматься в течение трех лет, после чего подготовится к нескольким конкурсам в министерстве внутренних дел и в министерстве финансов. По его рассказам, он посетил «несколько более или менее усыпляющих занятий по французскому и римскому праву, не забывая о других занятиях в кабаках на улице Суффло».
На самом деле, с этого времени — с возраста восемнадцати с половиной лет — он пристрастился к аперитивам, или, точнее, к состоянию, которое наступало после их потребления. Он знал, что слаб и нерешителен, и вскоре стал испытывать необходимость в уверенности и силе, которые ему предоставляло опьянение. Опьянев, он резко менялся, превращаясь в мгновение ока в абсолютного монарха. Как говорит г-н Антуан Адан, в такие моменты ему казалось, «что он настоящий самец»[43]. После каждой неприятности его убежищем и реваншем было пьянство:
Я пью для облегченья, совсем не ради пьянства,
Ведь пьяный побеждает весь мир и все, что в нем,
Ведь пьяный достигает — да! — райского блаженства.
Он помнит и не помнит, он говорит — и нем[44].
Вот какие слова вложит он в уста героя «Возлюбленной дьявола», который похож на него, как родной брат.
Естественно, его первый опыт, полученный на улице Орлеан-Сент-Оноре с целью доказать самому себе, что он больше не ребенок, также был углублен. «Я начал понимать, что это гораздо интереснее, чем мне показалось на первый взгляд»[45]. Его единственным другом остается Эдмон Лепеллетье, записанный на тот же факультет и так же помешанный на литературе. Они часто ходят друг к другу в гости.
