Адольф фон Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943
Вечером того первого дня боев за Изюм я в сопровождении нескольких офицеров моего штаба вместе с ротой егерей под проливным дождем, который тут же промочил нас до нитки, добрался до села, стоявшего у опушки лесной зоны. На расположенных далее холмах окопались русские.
Село являло собой грустную картину полного разрушения. Через него проходили отступавшие русские части с лошадьми и транспортом, а наши «штуки»[5] отменно выполнили свою работу. Можно было себе представить, какую панику навели здесь пикирующие со включенными сиренами машины. Повсюду взрывами были раскиданы мертвые русские, их тела лежали на опушке леса, в разбитых палисадниках, в трясине низкой ложбины и на улицах вперемежку с останками убитых лошадей и разбитыми автомобилями и повозками.
Несколько в стороне, у кустарников рядом с большой воронкой от бомбы, лежал мертвый комиссар. Первый раз в жизни мне пришлось видеть лицо комиссара, пусть только трупа. Вплоть до нынешнего дня, когда я слышу или читаю о советском комиссаре, в моей памяти сразу же возникает эта картина. Человек этот, в противоположность раскиданным вокруг него телам рядовых красноармейцев, был ухожен и облачен в хорошую форму. Впрочем, его, очевидно, тоже отличавшиеся своей добротностью сапоги уже нашли другого любителя хорошей обуви. Комиссар носил на ногах портянки из белого полотна. Это был крупный, атлетически сложенный, но стройный мужчина с красивой формы чистыми руками. В ходе смертельной борьбы из правой руки комиссара выскользнул пистолет; теперь он лежал рядом как символ последнего приказа комиссара, его последняя угроза. Перед смертью комиссар явно пытался пресечь панику. Особенное же впечатление на меня произвело его желтоватое лицо с иссиня-черными волосами надо лбом и молодецкими усиками: молодое, с высоким лбом, оно еще хранило черты благородного образа мужской красоты. И в то же время на нем застыло какое-то дьявольское выражение, словно Господь даже перед смертью решил подшутить над комиссаром. Эта демонически прекрасная гримаса должна была принадлежать садисту, символу той разрушительной власти, которая поработила людей, чтобы низвергнуть весь мир во власть дьявола.
Комиссары! Что ж, надо отдать им справедливость. Без них – в этом я твердо убежден – большевизм не пережил бы нашего удара, благодаря им мы были в конце концов побеждены. Тому обстоятельству, что они сыграли подобную роль, мы обязаны прежде всего глупости Гитлера. Большевизм уже достиг зрелости и шел навстречу своему крушению, когда последовал наш удар извне. Если бы мы догадались освободить от цепей все свободолюбивые силы, если бы мы принимали как друга всякого, кто шел нам навстречу, то на нашей стороне были бы и комиссары. Но первый же приказ Гитлера об их непременном уничтожении сделал этих людей душой сопротивления. Теперь им пришлось бороться не только за свою идею, но также и за свою жизнь.
Неподалеку от погибшего комиссара мы обнаружили брошенную батарею противотанковых орудий с отлично построенным блиндажом. В нем мы и нашли прибежище на ночь. Нам даже удалось установить здесь полевой телефон, связавший нас с огневой позицией нашей батареи.
Но наша штабная повозка, влекомая уставшими лошадьми, застряла в грязи где-то далеко позади. Лишившись еды и питья, мы кое-как устроились, сидя прямо в промокших до нитки наших мундирах. Поскольку заснуть в таких обстоятельствах было едва ли возможно, мы еще долго сидели, дымя трубками и обсуждая события закончившегося дня.
– Как господин майор оценивает обстановку?
– Как совершенно неясную. Насколько я знаю русских по Первой мировой войне и могу себе представить их по зимней кампании, то события сегодняшнего дня в эту картину не вписываются. Вражеское сопротивление было необычно слабым. Сразу же с началом нашей артподготовки они оставили свои позиции, так что тяжелых потерь не понесли. Но контрудар был нанесен явно с целью прикрыть отступление. Поэтому у меня нет чувства того, что одержана действительная победа. Мне скорее кажется, что они просто уклонились от серьезного боя и что рано или поздно нам еще предстоит пережить неприятную неожиданность.
– Да, мне тоже кажется что-то подобное, – произнес мой адъютант.
– Как и мне, – добавил обер-вахмистр Людвиг.
Новые бои
На следующий день (23 июня 1942 г.) в 15.55 я получил приказ поддержать огнем начинающуюся в 16.00 атаку наших егерей на позиции русских. Моя 1-я батарея как раз подъезжала к нашему КП, 2-я батарея еще только меняла свою огневую позицию. Из наблюдателей на передовой находился только один артиллерийский офицер связи с парой связистов, однако связи с ними еще не было. Терять время было нельзя. Вместе с вахмистром я направился к передовой, следуя за прокладывающей телефонную линию группой связистов. Атака уже шла полным ходом, когда я занял место рядом с артиллерийским офицером. Последний, обер-лейтенант Герд Мейер, еще издали крикнул мне:
– У меня нет связи!
– Сюда уже тянут линию!
Лицо Мейера осветилось радостью.
– Да вы просто волшебник!
Минуту спустя мы уже открыли огонь. Мы находились при этом прямо посреди пшеничного поля, так что любая случайная пулеметная очередь вполне могла зацепить нас. Однако наши снаряды легли удачно, и атака стала успешно развиваться, а затем перешла в рукопашную. Русские отступили. Их позиции оказались в наших руках. Я отправил туда в качестве передового артиллерийского наблюдателя обер-лейтенанта Мейера с радистом и телефонистом. Сам же вместе с вахмистром отправился в обратный путь на наш КП. По дороге к нам подошел офицер-сапер и предупредил о возможности появления русских танков, которые еще могли скрываться в низинах. Мы отнеслись к этому предупреждению не слишком серьезно и продолжили свой путь, куря сигареты. Внезапно позади нас разорвался снаряд, причем мы совершенно не слышали спереди звук его полета. Мой опытный слух артиллериста автоматически отметил: скорость полета снаряда больше скорости звука. Обернувшись, мы увидели русский танк. В то же мгновение еще ближе к нам разорвался второй снаряд. За этим последовало то, что можно было бы назвать бегом по чистому полю наперегонки со смертью. Никогда не мог себе представить, что человек моих лет может стать спринтером, даже если речь идет о его жизни. Инстинктивно, ожидая следующего выстрела, мы стали менять направление бега, чтобы сбить наводчику орудия прицел. Наконец, добежав до спасительной лесной опушки, мы ушли с линии огня налево и почти бездыханными добрались до нашего КП.
– Водки! – Только одно слово и смог я произнести, когда снова обрел способность дышать.
