Исидор Анненский - В театре и кино
Анна на шее
Конец сороковых годов.
Наш кинематограф переживал трудное время: на всех киностудиях страны тогда производилось около десяти художественных фильмов в год. Я снимал документальные и спортивные фильмы. Одновременно возобновил режиссерскую работу в театре.
Возвращаясь мысленно к той поре и к поставленным мною тогда спектаклям, хочу назвать три из них, наиболее, с моей точки зрения, интересных.
Это спектакль «Гаити» по пьесе Дюбуа – о героической борьбе гаитянского народа против Наполеона. Затем инсценировка романа Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы» (спектакль оформлял известный художник кино И. Шпинель). И, наконец, спектакль по пьесе М. Горького «Последние».
В кино я вернулся только в 1953 году.
На Киностудии им. М. Горького мне поручили постановку фильма «Анна на шее» по рассказу Чехова.
Передо мной вновь встала задача создать художественный фильм на материале маленького рассказа. Я читал его, перечитывал и вновь читал. И каждый раз в скупом чеховском повествовании открывал все новые драматические возможности, эмбрионы острых сцен, зерна выпуклых живых характеров, богатство точных и разнообразных деталей быта и обстановки. И лишь после этого взялся за сценарий.
Чрезвычайно сложным оказался выбор героини. Двадцать две актрисы пробовались на роль Анны. Выбор пал на студентку ВГИКа Аллу Ларионову. Было много возражений, но мне удалось ее кандидатуру отстоять. Началась упорная работа с юной исполнительницей над уточнением актерского решения ряда сцен, детально разрабатывалась психологическая партитура образа. Постепенно Ларионову – Анну приняли все члены съемочной группы. Даже самый упорный оппонент – знаменитый А. Н. Вертинский, исполнитель роли князя в нашем фильме, и тот в конце концов сказал: «Сдаюсь». Выбор Аллы Ларионовой на главную роль имел в известной степени принципиальное значение: я всегда стремился привлекать на экран актерскую молодежь. Забегая вперед, хочу привести одну выдержку из статьи в «Правде», подводившей итог острой дискуссии, развернувшейся вокруг фильма «Анна на шее». Не скрою, меня обрадовали следующие строки.
Анна – А. Ларионова, Модест Алексеевич – В. Владиславский
«Появление этого фильма, – писала «Правда», – примечательно и в том отношении, что он доказывает, как много у нашей кинематографии творческих резервов. Ведь не секрет, что исполнение ролей молодых героинь в некоторых случаях в течение многих лет оставалось своего рода монополией сравнительно узкого круга известных актрис… кадры киноискусства ждут пополнения людьми, которые до сих пор не получали возможности проявить себя, а вполне готовы к этому.
Лишь в сочетании опыта мастеров с творчеством молодых – залог того, что будут успешно решены многообразные и увлекательные, необычайно широкие задачи, стоящие перед советской кинематографией на нынешнем этапе ее развития»[1]
Помимо молодежи, я приглашал актеров с большим опытом и творческой фантазией. Им ведь предстояло создать типичные, подлинно чеховские образы далекой эпохи.
Как и прежде, даже самые маленькие, подчас бессловесные роли я поручал актерам известным. Так, выразительные, пластические, абсолютно бессловесные образы «двух Аяксов» провинциального бала создали известные опереточные актеры В. Шишкин и В. Заичкин. Характерные, своеобразные типы дирижера и распорядителя танцев воплотили Д. Кара-Дмитриев и А. Румнев. Совсем маленький эпизод сыграл Алексей Николаевич Грибов. Недавно я вновь с непередаваемым волнением и радостью увидел этот эпизод на экране телевизора в передаче, посвященной 70-летию выдающегося актера, народного артиста СССР А. Н. Грибова.
Мне трудно выделить кого-нибудь в ансамбле исполнителей фильма «Анна на шее». Все же я хотел бы отметить В. Владиславского в роли мужа Анны и М. Жарова в роли Артынова. Расчетливый, сухой, педантичный чиновник, человек с рабски-мещанской психологией, трус и карьерист – таков Модест Алексеевич. Бесшабашный, сорящий деньгами, кутила и ухажер, широкая душа Артынов – его противоположность. Владиславский и Жаров играли, как мне кажется, по Чехову.
Но самый чеховский образ в фильме – что было единодушно признано прессой и зрителями – создал А. И. Сашин-Никольский в роли отца Анны – Петра Леонтьевича.
Это – образ трагический. Всю его внутреннюю линию – начиная с эпизода, когда мы знакомимся со старым учителем, играющим на фисгармонии, и кончая эпизодом, где он окружен судебными исполнителями, – Александр Иванович Сашин-Никольский провел на какой-то удивительно точной психологической и эмоциональной ноте. Человек на редкость добрый, деликатный, преданный памяти покойной жены, безмерно, самозабвенно любящий свою дочь Анну и осиротевших сыновей, Петр Леонтьевич беден, обездолен, несчастен. Вот он, обращаясь к портрету жены, кротко просит разрешения выпить горькую рюмку забвения: «Одну! Только одну…»
Но не жалость вызывает он в нас. Напротив, Сашин-Никольский наделяет своего героя при всей его забитости чувством внутренней гордости, человеческого достоинства. Вспомните старого учителя на балу. С какой гордостью восторгается он успехом своей дочери! Какое счастье загорается в глазах, когда она проносится мимо в танце, и как потухают его глаза, когда она не замечает отца. А вот он в доме Анны: согбенная спина, молчаливый упрек в глазах и – уход без единого слова жалобы или упрека. Все это сыграно предельно выразительно – просто, скупо и глубоко.
Образ, созданный Сашиным-Никольским, как бы обобщал целую галерею представителей средней губернской интеллигенции, которые встают со страниц чеховских книг. Они, увы, не могут противостоять давящей силе зла и несправедливости в окружающей жизни, но они и не мирятся с этой силой. Дети своего народа, они живут его жизнью, им близки его думы и чаяния, и они стремятся отдать народу все лучшие силы своего ума, своей души.
Обездоленный, слабый, но внутренне гордый, отец Анны нравственно оказывается куда выше и сильнее своей дочери, покорившей губернский «свет».
Главную, внутреннюю тему образа, созданного Сашиным-Никольским, убедительно завершал финальный эпизод фильма. Лютый мороз. Метель. У крыльца своего дома засыпаемые снегом стоят старый учитель и его маленькие сыновья. Нет, это уже не их дом: только что отсюда вывезли все их имущество, описанное за долги. Мимо, не слыша, не замечая отца и братьев, в вихре и вое метели проносится в роскошных санях Анна со своими поклонниками. Завертевшаяся в высшем свете, который еще недавно казался ей чужим, недоступным, она покорила его. Покорила – ценой душевного оскудения, душевного опустошения.
