Михаил Пришвин - Дневники 1926-1927
(И в далеком плане: планета вращается неумолимо, без отдыха, там где-то в бездушной пустоте и вечно мчится с силой нагнанной скорости пушечного ядра, а между тем нам обеспечена тишина воздуха, наша плоскость, на которой мы строим дома, у нас неподвижность основания, вообще такой удивительный покой, что является даже всякая мечта, быт и чувство личной свободы и такого легкомыслия, что мы тратим время на добывание пера на голове белой цапли, чтобы украсить им шляпу парижской дамы. А уничтожить мечту, лень, легкомыслие — это значит заставить человека погрузиться навсегда в пустоту вращения планеты. «Власть земли», значит, вот эта необходимость и правда безустанной работы, а человек, значит, — отдых мира и тем самым бунт и протест: и свобода его, и дело разума, и дело искусств — все отдых мира. Вселенная нашла себе в человеке мгновение отдыха, человек — это мечта земли о покое).
Возможно ли пережитое нами пересмотреть в таком плане?
Начало очерка: Не могу понять побуждений для передачи факта в так называемый «беллетристической форме» и даже «полубеллетристической», для меня существует художественная форма — это одно, и совершенно другое — просто рассказать о факте, как он есть. Я говорю не о статистике и вообще научности, это ведь тоже что то вроде «беллетристической формы», только с другого конца, я говорю о простой беседе, какую мы ведем постоянно между собой в компаниях о жизни вокруг нас: это не наука, не художество, не беллетристика, а что-то само по себе и очень ценное, мотивом к чему бывает просто «отвести душу», и тут уж, конечно, одна мысль о беллетристике наполняет величайшей скукой… А ну ее к черту, «годится в роман», у меня этого добра и так хоть отбавляй, не проворотишь.
Я когда-нибудь непременно напишу свою поэму о лесе, а сейчас расскажу вам о лесной бабе, Степаниде. Сколько я ни думал о социализме, а все не могу уйти от деревенской бабы, и так решил про себя, пока социализм не признает бабу, я до тех пор не признаю социализма: нельзя же так жить, чтобы не родить, а если это самое главное, то значит и лесная баба самое главное, самый существенный факт и литературный в высшей степени. Просто пузо, прет вперед, но ничуть не укрывается, как даже у животных: там правильно сделано, на четырех ногах и, значит, вниз, а тут на двух и пузо вперед — вид безобразнейший. Так проходит Степанида через деревню с куском ладана, зажатого в ладони, раздобыла этот ладан от беса, сидящего в ее муже, бондаре. Иван Петрович ночью. Но случилось ночью во время сна рука Степаниды разжалась, ладан выпал и подкатился под Ивана Петровича. Он зажег спичку, посмотрел: ладан.
Андрюша сказал: «Дядя, вот это тебе надо как писателю знать». И прочитал из Горького, что писатель должен так писать, чтобы читатель увидел, какой он скот. «Так, — ответил я, — это хорошо, но мне кажется, еще будет лучше, если читатель скажет: "не совсем же, значит, я скот" и после того бодро примется за работу». — «А ведь и это верно, — сказал Андрюша, — вот как удивительно, и так, и так, совсем другое; и все верно, почему это так». И мы стали с ним говорить о парадоксе.
Весь день до 3-х ч. в. бушевала снежная метель и ветер повертывался от юга к северу, а облака после полудня перестраивались на летние, в ½ 4-го в. солнце открыто светило, минуя разбросанные по небу светлые громады кучевых облаков, и тут же, как только открылось небо, стало подмерзать.
Заря золотистая с плотно синей полосой, разорванной на месте заката. Сильно морозит. Ветер с.-з. довольно сильный.
Итак, эти дни ветер вертится с S. на N., достигнув предела на N-e, начинается антициклон, бывают сутки полной тишины и солнце, потом начинается циклон: с S. — SW. — и до W. Теперь, значит, мы накануне тишины, завтра, может быть, еще подует, а послезавтра — стихнет и опять. Новорожденный месяц.
В 9. 45 в. за озерцом было видно отчетливо северное сияние — бледный, зеленоватый, как от электричества, огромный во весь север сегмент с колыхающимися языками, иные из этих языков хватали до Уз расстояния горизонта от Полярной звезды. Все остальное небо было, как чернило, и на нем сидели, вылупились все звезды. Снег от мороза скрипел под ногой. В 11 в. сияние ослабело.
15 Апреля. Точно по предсказанию начинается антициклонный день с признаками близкого циклона: солнце чистое без деформации, но вокруг перистые облака, и ветерок не с севера, как вчера, а с юго-зап. Наст держит, как мостовая, на свежем снегу ветер с елей много насыпал иголок, каждая ель из иголок своих как бы тень оставляет по снегу, расположенную в направлении от северо-запада. Устанавливал бинокль по мышкующей лисице и ознобил руки. Тетерева не токовали, тетерки все были у нас, дома.
Читал вчера в «Новом Мире» мирские рассказы Микитова, тонкие, сделанные с большим мастерством, свободные от Ремизова и почему-то все-таки скучные. Я думаю, это происходит не от бледности сюжета, а от малой сцепки формы рассказа с самим собой, и это от несмелости, от личного укрывательства себя самого в красивых словах. Писать «просто» — это значит писать о себе, о своем близком. О чужом писать можно лишь в том случае, если его можно приблизить так, что это чужое стало бы так же, как и я сам («Любите ближнего, как самого себя. А кто мой ближний?». Секрет писательства и заключается в выборе самого ближнего. Все, конечно, при соответствующем таланте и мастерстве).
Я думаю, что не следует очень торопиться с изданием охотничьих рассказов, выждать, пока не сложится вся книга о движении земли, так что охотничьи рассказы в ней соберутся в фокусы, как лучи. Так вот Гусек был незаметен, а когда попал под линзу Курымушки — так увеличился в силе в сто раз.
Вскоре после восхода начинают сгущаться облака, все небо закрывается, и с переходящим от юга к западу ветром весь день летит влажный снег. На закате дохнул с севера ветерок, и оттуда чуть-чуть приподнялось тяжелое серое толстое и во все небо одеяло, казалось, невозможно, чтобы все поднять, но я и часу дома не просидел — все небо блестело звездами, двухдневный месяц сиял с дополняющей до круга зеленовато-пепельной частью освещенной землей. Полная тишина и самый легкий, приятный морозец.
В осиннике дрались зайцы, кричали похоже на кошек, на сов и птицу. Лисьи прыжки.
16 Апреля. Очень тихо, морозно, под восходящим солнцем разноцветные перистые облака, и как будто бы день должен быть, как вчера, но я рано подсмотрел один склоненный с севера на юг дымок.
Лисичка до солнца пробиралась краем озера, трусцой, так близко к Гремячу, что Ярик поднял голову и стал всматриваться, но я дал ему, и он бросил. Десятка шагов не пройдет лисица и остановится, обернется, покопается.
