Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу
Впервые, пожалуй, я услышал это стихотворение в Харькове, когда Маяковский выступал там совместно с Асеевым, незадолго до появления в печати (март 1927 года).
В апреле 1926 года на диспуте о книге Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы» в клубе рабкоров «Правды» Маяковский сказал: «Выпуск этой книги Шенгели так же странен, как если бы ЦК швейников издал бы трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка. Зачем нужна такая затхлая книга? Она является, по моему мнению, сюсюканьем интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки! Приходите ко мне, я вам дам эту селедку въявь, но только перестаньте морочить людям голову своими наставлениями о том, как писать стихи. Их надо делать всей своей жизнью, а не чесать языки о ямбы и хореи…»
В статье «Как делать стихи» Маяковский писал:
«Еще раз решительно оговариваюсь: я не даю никаких правил для того, чтобы человек стал поэтом, чтобы он писал стихи. Таких правил вообще нет. Поэтом называется человек, который и создает эти самые правила».
В этом же году Шенгели выступил в Москве (возможно, и не раз, и не только в Москве) с докладом, в котором он шельмовал и громил поэта. Выступление это, по существу, явилось преддверием к его книжке «Маяковский во весь рост».
Такова предыстория вышеприведенного стихотворения. И вот появляется книжка Шенгели, выпущенная на его собственные средства, под маркой издательства Всероссийского Союза поэтов, да к тому же напечатанная не в столице, а в подмосковной типографии Промторга.
Опережая события, Шенгели оправдывался — мол, кое-кто заявит, что моя оценка Маяковского вызвана его нападками на мои работы. Это не так: «За тринадцать лет литературной деятельности, — сказано в книжонке Шенгели, — мне приходилось видеть самые различные отзывы о моих книгах и статьях, — в том числе и безграмотные и некорректные; между тем, я лишь раз выступил с ответом на вполне достойную статью В. Я. Брюсова о моих переводах Верхарна…»
Не поймешь, чего тут больше: лицемерия или трусости?
Чтобы понять смысл книги, ее цель, авторский стиль, совсем не обязательно затруднять себя чтением всей книги, достаточно познакомиться с ее началом и концом, с ее характерными «шедеврами».
А теперь об апофеозе этого «труда».
Разбирая стихотворение «Юбилейное» (названное им по-своему: «Пушкину». — П. Л.), Шенгели говорит:
«Если и такое оформление дается Маяковскому с большим трудом (о чем он сам заявляет), то у нас лишний повод утверждать, что мастерства у Маяковского нет. Ведь крайне характерно то обстоятельство, что пародии на стихи Маяковского очень легко даются пародистам. Это свидетельствует о поверхностности и о дряблости его стиля».
Но это, конечно, чушь. Пародии имеются на многих писателей, в том числе и на Пушкина.
Заключительный абзац брошюрки являет собой пример типичного желчеизлияния:
«Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, ипохондричный, неврастенический, слабый мастер, — он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха отвернется от него».
Все это печаталось в самый урожайный год поэта, в год создания «Хорошо!» и других замечательных произведений. Вот уж подлинно «напророчил».
И как бы перекликаясь с Шенгели, в одной из ростовских газет автор рецензии на «Хорошо!» называет поэму недолговечной, картонной аркой, которая скоро отсыреет, встретит равнодушный взор прохожего.
Я склонен предполагать, что первый автор писал не то, что думал на самом деле, второй же, скорей всего, просто не разобрался в непревзойденной поэме. (К сожалению, среди писателей и критиков той поры — он не единственный.) Но форма этой рецензии и тогда не могла не вызвать уважения к автору, Ю. Юзовскому, очень талантливому журналисту, впоследствии — одному из крупных литературоведов и искусствоведов.
Отвечая на одну из очередных записок по поводу Шенгели («За что вас кроет Шенгели? Что у вас произошло?»), Маяковский подчеркнул, что тот, кто писал записку, не читал злобной книжки Шенгели, появившейся в ответ на его критику книги, в которой Шенгели пытается научить писать стихи:
― «Профессор» находит, что я исписался. Я себя утешаю тем, что прежде, значит, у меня что-то получалось. Ну, скажем, до революции. Вместе с тем он называет меня плохим футуристом. Тем самым он утверждает за кем-то право называться хорошим футуристом. И тут же заявляет, что футуризм вообще явление антикультурное и реакционное. Явная неувязка. Другое дело, я уже не раз говорил о том, что футуризм себя изжил и не имеет сейчас никакого практического значения. Это был просто переходный этап.
Здесь уместно вспомнить, как Маяковский, выступая в Нью-Йорке в 1925 году, сказал: «Футуризм и советское строительство не могут идти рядом. Отныне я против футуризма. Отныне я буду бороться с ним».
Борьба с Шенгели была тяжелой, но не бесполезной. В этой полемике Маяковский отстаивал и развивал новаторские принципы поэзии.
ВОЛГА — ЗИМОЙ
Отклонив все намеченные мной маршруты, Владимир Владимирович предложил волжские города. Это было в январе 1927 года. Я советовал дождаться навигации, чтоб соединить полезное с приятным. «Сейчас морозные дни. Придется передвигаться и в бесплацкартных вагонах. Утомительные ночные пересадки…» — говорил я Маяковскому. Но он продолжал настаивать, и меня буквально ошарашил:
— Во-первых, не люблю речных черепах, а во-вторых — это не прогулка, а работа с засученными рукавами!
Да, он всю жизнь ездил, творил, выступал с засученными рукавами! Именно эта волжская эпопея, с которой и начался «болдинский» год Маяковского, являет собой яркий пример его титанического труда.
Мы тронулись вниз по Волге… по железной дороге.
Нижний. Тридцатиградусный мороз, резкий режущий ветер…
Лед за пристанью за ближней, оковала Волга рот, это красный, это Нижний, это зимний Новгород. По первой реке в российском сторечьи скользим… цепенеем… зацапаны ветром…[10]
На розвальнях переезжаем реку. Маяковский ежится, цедит сквозь зубы:
— Не помню таких морозищей. Жаль, интересно было бы поближе разглядеть ярмарку…
Еще поворот, и, перевалив крутую гору, мы в гостинице «Россия».
В номере холодно, неуютно. Маяковский поначалу отсиживается. Приходят молодые литераторы, зовут его в четыре часа к себе.
Владимир Владимирович, как всегда, решил сначала осмотреть город.
Огромная площадь; прорезав вкривь ее, неслышную поступь дикарских лап сквозь северную Скифию я направляю в местный ВАПП.
