Феликс Медведев - Сильные женщины. Их боялись мужчины
— Вы стали звездой эстрады несколько лет назад. И ваша слава, Линда, появилась мгновенно и была ошеломляющей. Что больше всего поразило вас за эти последние годы? Глухое местечко между Казахстаном и Китаем для вас, наверное, уже как сон?
— Возможно, одним из самых удивительных эпизодов было выступление в Киеве, когда я пела «Ворону». Передо мной на огромном поле было почти полмиллиона человек. Это что-то невероятное, когда ты видишь перед собой такое количество людей. Ты даже не видишь их фигуры, а перед тобой огромное, уходящее в бесконечность, гудящее полотно. Это был мой и моей группы сольный концерт, и я, такая маленькая, ощущала себя каким-то мизерным существом. И вот в определенный момент, когда я повторяла: «Я ворона, я ворона…» — неисчислимая толпа почему-то сорвалась и нас просто снесло. Казалось, еще мгновение — и меня не будет. Нам помогли солдаты, которые охраняли сцену. Их было очень много, и они буквально на руках унесли меня и музыкантов. И спрятали в подвале помещения, где мы находились. И мы там долго сидели. И мне было очень страшно. Концерт я так и не закончила. После этого случая, как я слышала, такие массовые выступления запретили.
— Да, Линда, это, конечно, апофеоз. И думается мне, что более яркого успеха достичь трудно.
— Ну, конечно, количество публики — это важный показатель, это всегда хорошо. Но для меня важнее, чтобы меня понял и почувствовал каждый из зрителей в отдельности.
— Странный, Линда, вопрос: что такое все-таки для вас музыка?
— Музыка, это когда ты чувствуешь человека и понимаешь его. Ведь музыка не требует языка, она язык души и разума.
— А каков регистр вашего голоса с профессиональной точки зрения? Помню, когда в Москву много лет назад приезжала Има Сумак, то все меломаны сходили с ума от ее четырех октав.
— Полагаю, меццо-сопрано.
— Как возник образ знаменитой «вороны»? Кому этот символ пришел в голову: вам, продюсеру или команде? И почему ворона?
— Ну вообще названий к альбому было много, и до самого последнего момента мы не могли определиться. Но потом на стыке дискуссий о различных философиях нам показалось, что птица ворона ассоциирует связь между миром живых и миром запредельным. То есть на жизнь людей я поглядела глазами птицы, а именно ворона очень ярко к этому подходит. Я бы даже сказала, не ворона, а ворон, считающийся самой мудрой птицей.
— К тому же ворона — это символ благополучия и успеха?
— Да, да, это символ солнца, хорошего урожая, веры в завтрашний день. Нам это было близко и понятно, и мы оттолкнулись от этого символа.
— И впрямь, вы так почти физически осязаемо воплотили сущность этой мифической, хотя и дворовой птицы, что, извините, породнились с ней.
— Может быть, это и так. Вероятно, какую-то параллельность я ощущаю.
— Вы наверняка человек верующий? Во всяком случае, мне кажется, что вы пытаетесь постичь религию.
— Конечно, единственная ценность на земле, которая нужна человеку, — религия, вера. И неважно, какая религия, у всех религий одни и те же корни, хотя различна форма выражения.
— Вы верите в реинкарнацию? Любопытно, кем вы себя представляете в прошлой вашей жизни или вы не думали об этом?
— Нет, об этом не думала. Не знаю, почему.
— А читали ли вы книжку «Жизнь после смерти» Моуди? Вы верите в тот самый черный тоннель, за которым человек улетает и в никуда, и в вечность, за которым ему так хорошо?
— Конечно, эта тема мне интересна и Моуди я читала. У меня возникло много вопросов, и ответов на них я не нашла, мне думается, искать их можно всю жизнь. Я люблю такие состояния, когда в тебе происходит духовный, ценностный переворот на 180 градусов. А в то, что существует жизнь после смерти, я верю, потому что есть только два настоящих события, которые истинны: рождение и смерть, а то, что происходит между ними, — это, наверное, обретение какой-то истинности. Поэтому я все время и говорю, и пою о том, что есть форма истины, а есть форма заблуждения. Заблуждений миллиард, а истина одна. И еще, мне кажется, что чем ты старше становишься, тем меньше чувствуешь в себе уверенности в каких-то вещах. Чем больше ты познаешь, тем меньше уверенности, и будто ты вообще ничего не понимаешь. Со мной это бывает постоянно. И я люблю такие ощущения.
— Линда, как вы переносите новолуние, которое будет как раз сегодня?
— Люблю эти изменения. И полнолуния, и новолуния. Они такие яркие. Промежуточные явления я ощущаю быстропроходящими. А вот такие вспышки люблю.
— Предпоследний ваш альбом посвящен тибетским мотивам. Вслед за Борисом Гребенщиковым, который сроднился с Тибетом, вы пытаетесь что-то выкристаллизовать для себя из самобытной восточной культуры?
— Гребенщиков здесь ни при чем. У меня всегда был свой интерес к этнической музыке, к восточной философии и истории. Просто название альбома получилось красивое — «Песни тибетских лам». Что касается кристаллов истины, то мне кажется, человек приобретает мудрость, когда становится взрослым. Я сейчас еще только познаю мир и ищу свой путь духовного развития. Эти поиски помогают мне в творчестве.
— Простите, Линда, что означает маленькая татуировка на вашем плечике? Или это просто баловство?
— Ну почему баловство? Это солнце, символ удачи, и мне нравится этот рисунок на моем плече. Я сделала его лет семь назад.
— О вас ходят всякие невероятные легенды. От того, что вы не выносите папиросного дыма, до того, что вы едва ли не ушли на тот свет от передозировки наркотиков.
— Это все бредни. А запах дыма я и впрямь не переношу, и мне становится плохо, когда в зале курят. Я всегда предупреждаю об этом, и публика меня понимает.
— Вы любите фотографироваться?
— Я люблю фотографировать. Это одно из моих увлечений. Фотоаппаратом я как бы снимаю своего рода картину, эмоцию, застывшую во времени, которое нельзя вернуть. Очень люблю снимать небо, в разных тонах, вычурные движения облаков — все это определенная стихия и это похоже на музыку.
— Линда, не могу обойтись без лобового гражданского вопроса. Что такое для вас Россия? Вы патриотка?
— Меня раздражает, что нас все ругают и ругают, и я верю, что Россия поднимется немножко. Россия сама по себе очень мощная, ее и поднимать не надо. У нее мощные корни, из которых все вырастет. Я считаю, что Россия самая лучшая.
Закончив общение, Линда заторопилась на ночной прямой эфир. Я, удовлетворенный вроде бы своей победой, поднялся со стула, спрыгнул с некоего помоста и пошел к выходу. Время позднее, в помещении — ни души. Но у самой двери я натолкнулся на огромный мотоцикл, и мгновенно мелькнула мысль, что именно на нем моя собеседница умчится сейчас в ночную Москву. Это могло входить в ее понимание сути огромного мегаполиса (Чулпан Хаматова, говорят, носится по Москве на роликовых коньках) и скорости жизни. Уже спускаясь по переулку вниз к высотке, я обернулся и увидел, что Линда шагает по асфальту рядом с высоким молодым человеком. Ну вот, подумал я, в который раз Линда обманула ближнего, попытавшегося распознать ее сущность. Не надо, дескать, ничего круто го, необычного, сверхъестественного. Все в жизни просто, как первый и последний шаг по земле. Не сумев побороть любопытство, я через минуту обернулся снова, но Линды уже не было. И в эту же секунду прямо надо мной прошелестела какая-то странная птица. Мне показалось, что она поглядела мне прямо в глаза, и я на всякий случай трижды перекрестился.
