Берта Порозовская - Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность
С XIV века начинаются особенные злоупотребления отпущением грехов под покровом всемирных юбилеев. Папа Бонифаций VIII, назначив столетний юбилей в 1300 году, обещал полное прощение грехов всем христианам, которые в этом году посетят всемирную столицу, с обязанностью совершить в ней разные подвиги благочестия. Конечно, богатые подаяния стекались этим путем в папскую казну, но они предоставлены были личному усердию паломников. В 1350 году Климент VI, рассудив, что предшественник его слишком мало позаботился о потомстве, сократил срок юбилея на целых 50 лет. А преемники его уже с большей смелостью шли по этому пути и “из любви к христианству” сократили юбилейный срок на четверть столетия, а потом и еще больше. Так, вслед за юбилеем 1470 года были назначены юбилеи в 1475, 1489, 1500, 1509, 1517 годах. Но огромные суммы, стекавшиеся таким путем в римскую курию, с удивительной скоростью поглощались безумной расточительностью наместников св. Петра. Массовые отпущения оказывались недостаточными. И вот от лица папы, за собственной печатью его, стали исходить буллы, утверждавшие за известными храмами и монастырями право частной продажи индульгенций.
В начале XV века Германия стала главной жертвой римской эксплуатации. Здесь папы прямо отдавали на откуп сокровища церкви высшим сановникам иерархии, которые и делились с ними сборами. Комиссары эти, в свою очередь, на тех же условиях нанимали субкомиссаров, большей частью купцов, торговавших, таким образом, грехами человечества. Иннокентий VIII присвоил себе даже право выводить из чистилища души умерших грешников. Из всех народов Европы немцы, благодаря своей религиозности и простодушию, особенно легко попадались на эту удочку. Несмотря на правительственное противодействие периодическому разорению народа, несмотря на частые опровержения этой теории многими учеными, она действовала с беспрерывно возрастающей силой.
В 1508 году Юлий II открыл для римского престола новый источник доходов известной буллой, обещавшей полное отпущение грехов за пожертвование чего-либо для постройки базилики св. Петра. Его преемник Лев X продолжил его дело. Этот папа из знаменитого дома Медичи, в высшей степени образованный человек, был лишен всякого нравственного чувства. К религии он относился совершенно индифферентно, признавая ее необходимой только для масс, как средство держать их в повиновении, и все свое время проводил в кругу гуманистов, художников и литераторов, совершенно пренебрегая своими пастырскими обязанностями. Чтобы докончить постройку базилики св. Петра, которую он желал сделать восьмым чудом света, он издал в 1517 году буллу о всеобщем прощении грехов.
Единственным средством для борьбы с подобными злоупотреблениями могла быть сильная центральная власть, но в Германии ее не было. Император должен был из политических соображений потворствовать папе; курфюрст и архиепископ Майнцский и Магдебургский, примас Германии, Альбрехт Бранденбургский, бывший, подобно Льву X, гуманистом и покровителем наук и искусств, сам предложил свои услуги в качестве главного комиссара по продаже индульгенций в своей епархии. Альбрехт, конечно, соединял с этой операцией свои личные выгоды: не имея средств заплатить за свой архиепископский палий 30 тысяч гульденов, следовавших курии, он принужден был сделать заем у богатого банкирского дома Фугтеров во Франкфурте. Этот долг он и надеялся уплатить вырученными на свою долю деньгами от продажи индульгенций. С этой целью пригласил для проповеди и продажи отпущений доминиканца Тецеля, человека с сомнительной репутацией, но с несомненным ораторским дарованием. Тецель избрал ареной своей деятельности Лейпциг и его окрестности. В пламенных выражениях он выхвалял народу чудодейственную силу своего товара. У него была особая такса для каждого преступления: 7 червонцев за простое убийство, 10 – за убийство родителей, 9 – за святотатство и так далее.
Тецеля принимали с великим почетом во всех городах. Мужчины и женщины, богатые и бедные сбегались к нему за разрешительными грамотами; даже нищие приносили свои последние гроши, чтобы смыть свои грехи и избавить души близких от мук чистилища. Несметные суммы стекались в ящик ловкого продавца. Люди более образованные негодовали, но никто не осмеливался громко протестовать против вопиющего злоупотребления. Университет, духовные власти, магистраты оставались безгласны. И вот среди этого позорного молчания, в невзрачной церкви небольшого немецкого городка вдруг раздался обличительный голос, пронесшийся с неслыханной силой по всему католическому миру.
Уже при первом появлении Тецеля Лютер в разговорах с близкими выражал свое негодование по поводу этого возмутительного торга человеческими грехами, но высказываться публично о подобном вопросе он считал себя не призванным. Для этого понадобилось, чтобы Тецель, так сказать, вторгся в его собственные владения. Правда, курфюрст Саксонский, нисколько не сомневавшийся в действительности индульгенций, но только не желавший выпускать из своей страны денег, запретил Тецелю продажу индульгенций в Саксонии, и тот, таким образом, должен был остаться на земле своего патрона, архиепископа Магдебургского. Но он приближался к Саксонии, насколько мог, и летом 1517 года появился в Югер-боке, в четырех милях от Виттенберга. Тогда только, видя, что собственные его прихожане начинают бегать к Тецелю за покупкой индульгенций, Лютер счел своим долгом протестовать и в своих проповедях стал доказывать народу, что отпущение грехов дается только людям искренне раскаявшимся и живущим согласно заповедям Божиим и что лучше давать деньги нищим, чем платить за индульгенцию. Когда первые опыты оказались безуспешными, он решился довести дело до сведения своего непосредственного начальства. Лютер не мог не знать, что архиепископ Альбрехт глава и душа экспедиции, но он полагал, что тот грешит по неведению и что его долг – открыть последнему глаза на совершающиеся под его покровительством безобразия. Обращался он и к окружным епархиальным начальникам, прося их заступничества за народ. Но только один из них удостоил его ответа, да и то советовал не браться за такое опасное дело и не наживать себе врагов. Не довольствуясь проповедью, Лютер стал заводить и в университете, и в монастыре частные диспуты по этому вопросу. Между тем, многие прихожане возвращались назад с индульгенциями и, к великому ужасу Лютера, объявляли ему на исповеди, что не хотят изменить своего образа жизни, а когда он отсылал их без разрешения, то ссылались на папские разрешительные грамоты и жаловались Тецелю. Эти безобразия решили дело. Лютер убедился, что простым протестом с кафедры ничего не поделаешь и что торг индульгенциями может в скором времени развратить всю его общину. Его прямой долг пастыря требовал, чтобы он употребил все доступные ему средства против угрожающего зла. К этому же побуждали его с разных сторон. Хотя власти молчали, но благомыслящие люди давно уже возмущались проделками Тецеля. Лютер был самым выдающимся и уважаемым ученым при университете. К нему и устно, и письменно, друзья и незнакомые обращались за советом, спрашивали его мнения о действительности отпущения. Сам Штаупиц давно уже уговаривал его публично высказаться и обсудить этот вопрос. Лютер не мог дольше колебаться и наконец заговорил.
