Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2
Буденный вскоре уехал от нас. В войска он не ездил, вернулся в Москву. С какими заданиями приезжал (а иначе и быть не могло - это же не экскурсия), мне было неизвестно, он мне этого не сказал. Просто поговорили с ним, он заслушал обстановку, заслушал командующего войсками и начальника оперотдела штаба Баграмяна. Его беседа с Баграмяном произвела на меня тяжелое впечатление. Я ее хорошо запомнил и до сих пор не могу забыть. Дело было после обеда. Буденный слушал Баграмяна, который докладывал об обстановке. Баграмян - очень четкий человек, доложил все, как есть, о всех войсках, которые у нас тогда были: их расположение, обстановку. Тут Буденный насел на Баграмяна. Отчего, не знаю конкретно. Я особенно не придавал тогда значения этой беседе. На военном языке это означает: разбираться в обстановке. Начальник оперативного отдела штаба докладывал обстановку Маршалу Советского Союза, присланному из Москвы. Помню только, что закончился разбор обстановки такими словами: "Что же у вас такое? Вы не знаете своих войск". "Как не знаю, я же вам доложил, товарищ маршал", - отвечает Баграмян. "Вот я слушаю вас, смотрю на вас и считаю - расстрелять вас надо. Расстрелять за такое дело", - этаким писклявым голосом говорит Семен Михайлович. Баграмян: "Зачем же, Семен Михайлович, меня расстреливать? Если я не гожусь начальником оперативного отдела, вы дайте мне дивизию. Я полковник, могу командовать дивизией. А какая польза оттого, что меня расстреляют?".
Буденный же в грубой форме уговаривал Баграмяна, чтобы тот согласился на расстрел. Ну, конечно, Баграмян никак не мог согласиться. Я был даже удивлен, почему Семен Михайлович так упорно добивался "согласия" Баграмяна. Конечно, надо учитывать, что такой "любезный" разговор происходил между Маршалом Советского Союза и полковником после очень обильного обеда с коньяком. И все-таки, несмотря на это обстоятельство, форма разговора была недопустимой. Он велся представителем Ставки Верховного Главнокомандования и, конечно, никак не отвечал задачам, которые тогда стояли, и не мог помочь делу и нашим войскам. Это тоже свидетельствует о том, какое было состояние у людей. Семен Михайлович совершенно вышел тогда за рамки дозволенного. Но мы просто посмотрели тогда на этот разговор несерьезно. Хотя он и касался жизни человека, однако обошелся без последствий. Семен Михайлович уехал, а мы остались в прежнем тяжелом положении, которое после его приезда не улучшилось и не ухудшилось.
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ ЛЕТОМ - ОСЕНЬЮ 1941 ГОДА
Сегодня - 23 февраля 1968 года. Это великий день, славный юбилей нашей Советской Армии, всех наших Вооруженных Сил, которые были созданы под руководством Ленина и одержали победы в первые же годы революции над белогвардейцами, нашими классовыми врагами. Позднее выдержали фашистское нашествие, удар против Советской страны и народа. Все выдержали с честью, разбили всех наших врагов и высоко держат Красное Знамя, наше знамя, обагренное кровью рабочего класса в борьбе с врагами. Большой путь прошли Советские Вооруженные Силы, и я горжусь этим. Горжусь тем, что мне тоже довелось быть в составе наших славных Вооруженных Сил - Красной Армии. Я находился в Красной Армии в самые тяжелые времена для нашей молодой Советской республики, с января 1919 года. Мне в ее рядах довелось пройти тяжелые испытания и длинный путь, пришлось служить в составе 9-й стрелковой дивизии, которая сначала отступала с боями за Орел, под Мценск; потом с этой же дивизией проделал путь наступления. Мы промаршировали, буквально гоня противника. Рождество 1920 г. мы встречали уже в Таганроге. Говорю - в Таганроге, потому что наша стрелковая дивизия в это время была придана 1-й Конной армии, которой командовал, как всем известно, Буденный. 1-я Конная наступала на Ростов, мы же пошли на Таганрог.
Это очень длинный путь из-под Орла. Но белые так быстро отступали, что нам надо было буквально поспевать за ними. В 1920 г. мне довелось в составе той же дивизии проделать иной маршрут: 1 марта мы наступали на селение Кошкино (оно имело двойное название: Кошкино-Крым). У меня отложилось в памяти, что именно Кошкино-Крым. В начале апреля мы дошли до Черного моря, заняли Анапу и торжествовали победу, с полным разгромом белогвардейцев. Мы их там сбросили в Черное море. Зимой была создана кавалерийская группа для преследования белых. Мы мобилизовали лошадей у кубанских казаков и посадили на коней наших бойцов, потом участвовали в освобождении Новороссийска. Но не вся дивизия была там: часть ее заняла Анапу и остановилась. Спустя пять дней отдыха, проведенных в Анапе, двинулись на Таманский полуостров и заняли его в том же апреле, а 1 Мая праздновали уже в Тамани. Ну, это - лирическое отступление в моих воспоминаниях. Действительно, воспоминания есть воспоминания, даже если, к сожалению, они излагаются непоследовательно. Впрочем, это не имеет особого значения. Возвращаюсь к тому, как из-под Киева уехал от нас Буденный. В июле 1941 г. меня вызвали в Москву. Мне было интересно приехать именно тогда в Москву, проинформироваться и узнать истинное положение вещей, В каком состоянии находится наша страна? Какие соображения имеет Сталин относительно задержания наступления противника, а потом нашего перехода в наступление? Мы не могли даже занять твердую оборону, находились в стадии отступления, в стадии поражений на фронте. В это время Сталин нигде "не вылезал" со своей фамилией как Верховный Главнокомандующий, каковым он вскоре был назначен[28]. Распоряжения отдавались Ставкой. Нигде не говорилось - Командующий (или Главнокомандующий) Сталин. Это тоже свидетельствует об определенном настроении Сталина, который не хотел, видимо, связывать свое имя с поражениями наших войск. Итак, меня вызвали в Москву, но не сказали, по каким вопросам.
Думаю, что Сталин вызвал меня, чтобы узнать, как я оцениваю положение дел на нашем участке фронта. Я занимался тогда только территорией Киевского Особого военного округа[29], то есть северной частью Украины. Южная часть Украины - это Южный фронт. Он был создан на основе Одесского военного округа. На те войска я никакого влияния не имел. Когда я приехал в Москву, мне сказали, что Сталин находится на командном пункте. Москву тогда бомбили очень часто, и штаб был перенесен к Кировским воротам, в помещение Наркомата легкой промышленности СССР. Это помещение было занято под штаб, а для Сталина и руководства партии был организован командный пункт Ставки там же, на станции метро "Кировская". Когда я встретился со Сталиным, он произвел на меня удручающее впечатление: человек сидел как бы опустошенный и ничего не мог сказать. Он даже не смог сказать мне несколько подбадривающих слов, а я в этом нуждался, потому что приехал в Москву, прибыл к Сталину, в центр, к руководству страной и армией. И вот я увидел вождя совершенно морально разбитым. Он сидел на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. Лицо его ничего не выражало. На лице было написано, что он во власти стихии и не знает, что же предпринять. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие.
