Дмитрий Володихин - Царь Федор Иванович
Отсюда возникает соблазн, которому жизнеописатели наших государей — не только Федора Ивановича — поддавались нередко: смешать судьбу монарха и судьбу страны до состояния нерасторжимого целого. В результате личность правителя расплывалась в потоке государственного развития России. Думается, пришло время поступить иначе — заняться реконструкцией того и другого по отдельности.
Эта книга посвящена Федору Ивановичу, последнему государю из рода московских Рюриковичей на русском престоле. Ему одному, а не России периода его царствования. В личности венценосца и в его судьбе отыскиваются высшие смыслы, его биография реконструируется. Кажется, столь огромное влияние правителя на состояние и развитие страны, как в России XVI века, просто не оставляет шансов отделить властителя от подвластной державы… И все же в целом ряде случаев источники позволяют провести четкую борозду между тем, что вершил Федор Иванович лично, и тем, что делалось царским именем, но исходило от совершенно других людей. Время от времени эта граница становится неотчетливой, но кое-какие обоснованные предположения высказать все-таки можно. А когда нет ни малейшей возможности увидеть мысли и чувства, слова и поступки одного-единственного человека за шумной историей государства — что ж, приходится откладывать перо, отказываясь от фантазий.
История России — совсем другая история.
В связи с этим возникают два важнейших вопроса. Нельзя, методически неверно было бы «плыть по хронологии» царской судьбы, без затей отслеживая происходящие события. Прежде необходимо найти «ключи» для расшифровки главных обстоятельств жизни монарха. А отыскиваются эти самые «ключи» в ответах на следующие вопросы.
Во-первых, источники наперебой говорят о том, что Федор Иванович был «прост умом» и непригоден для дел правления. Более того, что царь к ним особенно и не прикасался. До какой степени это верно? В чем конкретно выражалась «простота ума» русского монарха? Был он безумен или просто кроток? В сущности, ответ на этот вопрос составляет главный смысл книги о Федоре Ивановиче. То, как будет он решен, определяет все остальное. И, следовательно, здесь не надо торопиться с выводами.
Во-вторых, столь же общим местом в источниках конца XVI века стало утверждение, согласно которому истинным правителем Московского государства стал шурин Федора Ивановича — Борис Федорович Годунов. Но сколь далеко простиралась его власть? Как скоро она установилась прочно и нерушимо? И как относилось к подобному «соправительству» русское общество конца столетия?
Две следующие главы посвящены поиску ответов на эти вопросы.
Глава третья.
БЕЗУМЕЦ ИЛИ БЛАЖЕННЫЙ?
Как говорилось выше, исторические источники, труды академических историков и трактаты историософов полны прямо противоположных, порой взаимоисключающих оценок умственных способностей Федора Ивановича. Кто-то уверен в очевидном слабоумии монарха. Кто-то — в особом даре его святости, несовместимом с мирскими заботами.
Корни высокомерного, уничижительного мнения о последнем государе из династии Даниловичей уходят в XVI столетие.
Английский торговый агент Джером Горсей писал о Федоре Ивановиче, что тот «прост умом», а в другом месте называл его «слабоумным»{24}. Во втором случае резкая оценка англичанина связана с тем, что царь расплакался и принялся осенять себя крестным знамением, поскольку был расстроен обидой самого Горсея; англичанин досадовал из-за падения его статуса в Москве. Федор Иванович уверял, что не подавал никакого повода для обиды. Но здесь, скорее, можно говорить об особой чувствительности государя, не любившего несправедливость, тем более когда он сам оказывался в чьих-то глазах несправедливым человеком.
Французский наемник на русской службе Жак Маржерет писал несколько резче: «…власть унаследовал Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви»{25}.
Наиболее развернутая характеристика русского государя принадлежит перу английского дипломата Джильса Флетчера. В частности, он пишет: «Теперешний царь (по имени Феодор Иванович), относительно своей наружности росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей»{26}.
Авторы многих научных и популярных работ этой цитатой из Флетчера и ограничиваются. Между тем она представляет собой всего лишь один абзац, взятый из целой главки в трактате англичанина, посвященной домашнему обиходу и частной жизни Федора Ивановича. Главка же, если привести ее в целом, оставляет несколько иное впечатление. Стоит привести ее здесь — всю, без одного уже приведенного абзаца:
«Домашняя жизнь царя, сколько она известна, состоит в следующем. Обыкновенно встает он около четырех часов утра. Когда оденется и умоется, к нему приходит его отец духовный, или придворный священник, с крестом, которым благословляет его, прикасаясь сперва ко лбу, потом к ланитам царя, и дает ему поцеловать конец креста. Затем так называемый крестный дьяк вносит в комнату живописную икону с изображением святого, празднуемого в тот день, ибо каждый день у них имеет своего святого, как бы своего патрона. Образ этот он ставит к прочим образам, которыми уставлена вся комната, сколько можно поместить на стене, с горящими перед ними лампадами и восковыми свечами. Образа богато и пышно украшены жемчугом и драгоценными каменьями. Когда поставят образ на место, царь начинает креститься по русскому обычаю, осеняя сперва голову, потом обе стороны груди и произнося: Господи помилуй, помилуй мя, Господи, сохрани меня грешного от злого действия. С этими словами он обращается к образу, или к святому того дня, которого поминает в молитве, вместе с Богородицей (называемою у них Пречистою), св. Николаем, или другим святым, в которого более верует, падая перед ним на землю и ударяя об нее головою. Такой молитве царь посвящает четверть часа или около того. Затем входит опять духовник, или придворный священник, с серебряной чашей, наполненной святой водой и кропилом св. Василия (как они его называют), которым окропляет сперва образа, потом царя. Святую воду приносят каждый день свежую из дальних и ближних монастырей, так что присылает ее царю игумен, от имени того святого, в честь которого построен монастырь, в знак особенного благоволения его к царю.
