Василий Соколов - Избавление
Начальник, в ком Верочка сразу узнала приезжавшего на Урал вместе с Костровым комиссара Гребенникова, здоровался со всеми за руку. Поздоровался и с нею как-то обыденно. Кажется, совсем не признал в этой белокурой девушке знакомую капитана Кострова, верно запамятовал.
- Товарищ комиссар, вы помните меня? Я... Я - Вера, помните?.. пресекающимся от волнения голосом промолвила Верочка. - А где же Костров? На позиции, да? Ждать придется, и долго будет там? - Она смотрела на комиссара, и в ее глазах таилась какая-то надежда.
Иван Мартынович конечно же вспомнил Верочку, но будто не внял ее словам, промолвил что-то ненароком, в задумчивости кивая головой. "Ох как некстати ее приезд... Но при чем она? Ее винить нельзя. Это нас... мы виноваты, не сумели вовремя выручить честного, в сущности ни в чем не повинного офицера Кострова. Дали его в утрату, хотя и написали командующему фронтом и в Москву... Что же делать, как девчушку успокоить?" - медлил в раздумьях Гребенников.
А Верочке стало невмоготу ждать: по едва приметной рассеянности в глазах комиссара она угадывала, что с Костровым что-то произошло, и еще больше встревожилась.
- Я отписывала Алексею, что приеду... Скажите, с ним что-то случилось и вы от меня скрываете? - настойчиво потребовала Верочка.
В ответ Гребенников обронил мало успокаивающие слова:
- Ничего особенного... Все обойдется... Полагаю, обойдется...
Она почувствовала явную недомолвку в словах начальника. "Значит, и вправду случилось..." - сжалось у нее сердце. Поблизости стоявший дядя Ксенофонт сердито передернул плечами, дав понять, чтобы замолкла, и в свою очередь добавил:
- Погоди. Уладится все...
- Ну, живехонько к столу, - предложил Иван Мартынович.
Гости и штабные работники расселись за длинным столом, сбитым из жердей и досок под высокими белыми акациями. Деревья уже зеленели, и набухшие на них бутоны вот-вот должны были лопнуть и распустить белую кипень. Глядя на эти пока еще розоватые завязи, Верочка на время отвлеклась, и настроение у нее немного поднялось.
По случаю приезда гостей был приготовлен обед, и застолье не обошлось без выпивки. Официантка - на голове копна волос, в белом кокошнике, еле державшемся на макушке, - поставила на стол бутылки с водкой, сухими винами. Затем она подала закуски: и копченые колбасы, и крабы, и сыры, и раннюю редиску с зеленым луком... "Как много всего!" - отметила про себя Верочка и прислушалась, о чем же говорят. Сидевшие рядом Иван Мартынович Гребенников и дядя Ксенофонт озабоченно шептались, изредка поглядывая в ее сторону. Верочка смекнула, что толковали о ней и конечно же о Кострове. Вот дядя Ксенофонт сжал в кулаке подбородок, насупился. А для нее этот его жест выражал слишком много. "Не иначе как Алешка в беде... И почему молчите? Почему скрываете?" - порывалась она крикнуть им.
Погодя немного, Гребенников склонился к только что прибывшему из армии и севшему в центре, по-видимому, старшему начальнику, негромко переговорил с ним, и тот тоже поглядел в ее сторону озабоченно и ласково, и вновь на ухо Гребенникову что-то говорил возбужденно, на кого-то злясь и поругиваясь.
Через некоторое время, когда стаканы и жестяные кружки были наполнены, этот старший начальник встал, представился и сказал что он, командующий армией генерал Шмелев, приветствует на фронтовой земле дорогих гостей с Урала, того самого Урала, который с первых же дней войны, когда стране было особенно туго, стал великой кузницей военного оружия и техники, и желает гостям чувствовать себя как дома.
В это время где-то за посадками бухнул тяжелый неприятельский снаряд, потом второй, третий... Гаубичная артиллерия, стоявшая близко отсюда на позициях, дала ответный беглый огонь. И подлесок как бы застонал, воздушная волна прошлась по верхушкам деревьев, пригибая их. Верочка поежилась, невольно вобрав голову в плечи, а дядя Ксенофонт и тут нашелся, усмешливо сказав, что "надеемся чувствовать себя как дома, если даже этот дом совсем неспокоен - ходуном ходит"... А другой член делегации, слесарь из сборочного цеха, приехавший в тельняшке, словно подчеркивая, что он служил на море, громогласно заявил:
- Ощущение, как на море во время шторма. Но объяви: "Полундра!" - и мы дадим жару!
- Да-а, моряков немцы особенно боятся. Была у нас под Сталинградом морская бригада, помнишь, Иван Мартынович? - обратился генерал Шмелев к начальнику полиотдела.
- Как же, помню, - отозвался Гребенников. - Прямо скажем, тошно было от них неприятелю. При виде полосатых тельняшек трясучий страх охватывал вражеских солдат.
Стрельба унялась. Слово взял Ксенофонт. Он говорил привычные в этих случаях слова о единстве фронта и тыла, отметил, что хотя и нельзя сравнить тыл с фронтом: там только труд до упаду, впроголодь, на лютой стуже, а тут - и кровь льется, со смертью в обнимку лежат солдаты...
- Как вы, чуете нашу подмогу? - спросил у военных Ксенофонт, невзначай предпочтя тосту живую беседу.
- Ощущаем дыхание уральской кузницы, - закивал Иван Мартынович. - Не будь ее, нам бы туго пришлось... Враг мог бы катиться и дальше... А мы ему поддали жару. Из уральского металла!
- Машина его уже пробуксовку дала, - рассмеялся генерал Шмелев и, посерьезнев, добавил: - Но положение страны могло бы, надолго быть смертельно опасным... Урал же, Сибирь и вообще дальний наш тыл восполнили наши потери, а теперь наращивают оружие победы.
Густела темень южной ночи, и генерал Шмелев, не желая больше утомлять гостей, объявил, что пора позволить им отдых - ведь изрядно устали в дальней-то дороге.
- А завтра, надеюсь, повозите шефов по частям, - обратился он к Ивану Мартыновичу. - Прежде всего к танкистам загляните. Полагаю, уральцам интересно будет знать, как их машины воюют.
Когда стали расходиться, оба - и Гребенников и Шмелев - о чем-то снова перемолвились, причем генерал вновь хмуро и встревоженно, как показалось Верочке, поглядел в ее сторону.
Спать ей отвели место в блиндаже, в котором жили девушки из штаба. Некоторые связистки ушли на ночное дежурство, а та, что взяла с собой Верочку и привела в блиндаж, указав на пустующую койку рядом со своей, кончила свою смену.
- Можешь валяться сколько душе охота, - сказала девушка и познакомилась с Верочкой, назвав себя Тоней-сорвиголова.
- Почему вы так себя зовете? - спросила Верочка.
- Вы надолго к нам? - не ответив, спросила Тоня, щурясь.
- Погостим и, наверное, скоро уедем... - каким-то потерянным голосом проговорила Верочка.
- Все равно успеете наглядеться. У нас уха-же-ро-ов! Да я их всех с носом оставляю. Вот так... - большим пальцем она вздернула и без того курносый нос.
Пока раздевались да складывали платья, Тоня расспрашивала гостью, есть ли рынки на Урале, и, узнав, что рынки есть, но все дорого, сочувственно помотала головой, затем интересовалась, как водится, погодой, морозами:
