Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона
Отделавшись от австрийцев, я снова двинулся на Пьемонт с дивизиями Ожеро, Массены и Серюрье. Лагарп стал в Сан-Бенедетто, чтобы прикрывать мое правое крыло и удерживать Больё. Колли, атакованный с Фронта превосходными силами и угрожаемый движением к Ожеро, спускавшегося на его левый фланг по левому берегу Танаро, был принужден оставить лагерь при Чеве и, не смотря на кратковременный успех в сражении при Сан-Микеле, опрокинуть за Курсальу и Элеро. Я быстро его преследовал, разбил при Вико, при Мондови, и отбросил за Стуру, даже до Карманьолы; 26-го мои три дивизии соединились в Альбе. Еще одно сражение и Турин был бы в нашей власти: мы находились от него в десяти милях; но неприятель занимал в это время прекрасную позицию за Стурой, прикрытую с правого фланга крепостью Кони, а с левого — городом Кераско, который тоже трудно было взять открытой силой. Колли мог быть подкреплен в этой позиции тысячами двадцатью войска, рассеянного в окрестностях, и присоединением Больё, у которого оставалось еще столько же. Союзникам было бы довольно двух дней деятельности и решительных действий, чтобы поправить свое положение; к том у же, и сильно укрепленный Турин мог спасти, в случае неудачи, войска их, впрочем, еще далёкие от крайности, потом у что Австрия имела полную возможность доставить им и подкрепления, и все средства к продолжению войны. Мы должны были тем более опасаться этого, что Турин мог затруднить нас продолжительным сопротивлением, потому что мы не имели способов вести осаду крепости. Я видел необходимость приготовить войско мое к новым победам, утвердить в нем дисциплину и навести страх на врагов. Следующая прокламация должна была выполнить эту тройную цель.
«Солдаты! За две недели вы одержали шесть побед, взяли двадцать одно знамя, пятьдесят орудий, несколько укрепленных мест, покорили богатейшую часть Пьемонта, захватили в плен 15 тысяч, до 10 тысяч положили раненых и убитых. Лишенные всего, вы ни в чем не нуждались; без орудий, сражались вы и выигрывали битвы, без мостов переправлялись через реки, без обуви пришли сюда усиленными переходами, без хлеба стояли на биваках: благодарю вас, солдаты! Две армии, атаковавшие вас некогда с такою дерзостью, бегут перед вами. Вы привели в трепет тех, которые всегда радовались нашим неудачам. Но я не скрою перед вами, вы еще ничего не сделали, потому что еще много предстоит совершать вам. Ни Турин, ни Милан, еще не в вашей власти. Враги ваши попирают еще прах тех, пред которыми пали Тарквинии. В начале похода вы нуждались во всем; теперь у вас нет ни в чем недостатка. Магазины, захваченные у неприятеля, изобильны. Осадная артиллерия прибыла. Отечество ожидает от вас великих подвигов; вы оправдаете его ожидания. Да! Вы горите желанием пронести далеко славу французского народа и унизить гордых властелинов, мнивших заковать вас в цепи неволи; вы хотите предписать славный мир, который бы вознаградил отечество за его великие жертвы; вы хотите, наконец, возвратясь в круг родных и друзей своих, сказать с гордостью: я из победоносной армии итальянской. Друзья, я обещаю вам все это, но вы должны мне поклясться уважать народ, который освобождаете от рабства; должны отказаться от грабежа, которому предаются злодеи, подстрекаемые нашими врагами. Без этого вы будете не избавителями, а бичом народов; тогда отечество от вас отступится; тогда погибнет все: и пролитая кровь, и победы, и ваше мужество, и ваша слава. Мне и любимым генералам вашим будет стыдно, а предводительствовать войском, которое не знает других законов, кроме права сильного. Но между вами мало людей, забывающих честь и человеколюбие, и я, облеченный властью народом, заставлю их повиноваться; я не хочу, чтобы в рядах ваших стояли разбойники, могущие запятнать ваши лавры. Народы итальянские! Французы пришли к вам свергнуть ваше иго; народ французский друг всех народов. Доверчиво встречайте знамена республиканцев. Ваша вера, имущество и обычаи останутся для нас святынею неприкосновенною. Мы ведем войну великодушно; враги наши только те, под властью которых вы находитесь».
Чтобы придать более весу этим прокламациям, пьемонтские демократы составили в Альбе комитет, который также делал воззвания пьемонтцам и ломбардцам, угрожая одним, ободряя других.
Успех превзошел мои ожидания. Столица пришла в трепет и беспорядок. Двор, сожалея, что не воспользовался прежде удобным случаем отстать от коалиции, почувствовал теперь, какой опасности подвергает его наше быстрое приближение, могущее возбудить приверженцев демократии, которых было так много и в Турине, и в других городах Пьемонта. Страх увеличивал пред ним опасность его положения. Хотя Больё шел из Акви в Ниццу на соединение с Колли, но двор, вероятно не знал этого и, думая, что он лишен уже всякой помощи, решился отдаться на произвол наш. Ко мне прислан был адъютант от имени короля просить мира. Это меня обрадовало. Я знал, что еще в конце минувшего года туринский двор хотел было вступить в союз с нами, увлекаемый посредничеством Испании. Тот же вопрос, повторенный при приближении войск моих, встретил сильное сопротивление со стороны маркиза Альбарея и министерства; но кардинал Коста, apxиепископ туринский, увлек большинство мнений, и склонил короля к миру. Слова архиепископа произвели то, чего не могли произвести ни политические, ни военные доводы маркиза Сильвы.
Поспешность Туринского двора не только льстила моему самолюбию и надеждам, но еще вывела меня из больших затруднений. Успехи наши были блистательны; но грабеж, нераздельный с недостатком в продовольствии, дурно расположил к нам поселян пьемонтских, и ослабил дисциплину в моей армии. Если бы король, притянув с Альпов часть войска принца Кариньяно, держался в Турине, как Виктор Амэдей в 1706-м году, и если бы австрийцы, подкрепленные гарнизонами, остававшимися в Ломбардии, поддержали его, я мог бы быть отброшен к морю и приведен в отчаянное положение. Полагая даже, что я удержался бы в Пьемонте, остановленный крепостями, каковы Турин и Александрия, и лишенный средств осаждать их, я не мог бы сделать шагу далее; а между тем, подкрепления с Рейна, усилив армию неприятельскую до ста тысяч человек, заставили бы меня очистить Италию. Быстрота моего вторжения и прокламации, приводившие в трепет моих неприятелей, спасли меня.
Мир с Пьемонтом почти решал судьбу всей кампании. Если я один разбил две соединенный армии, то, что же мог сделать Больё, лишенный союзников, между тем как я был подкреплен частью альпийской армии под предводительством Келлермана? Жребий Италии был почти решен, и воображение уже представляло мне эту прекрасную страну в моей власти. Тогда-то впервые почувствовал я себя выше обыкновенных полководцев, и приподнял завесу моей будущности. Я уже жил в истории.
