Тамара Катаева - Анти-Ахматова
Юрий ОЛЕША. Ни дня без строчки. Стр. 449
Всей работы над Макбетом было — черновой набросок перевода отрывка из одной картины, семьдесят строчек. Шекспира она совершенно справедливо сочла себе не по силам.
Обычно мемуары о великом человеке пишутся под действием уже готовой, вызревшей легенды. И мемуарист может позволить быть независимым, или оригинальным, или эпатирующим — идущим против догм канонического образа. Пишущие об Ахматовой же создают эту легенду on-line, а поскольку инициатор и заказчик здесь — одно лицо, сама Ахматова — то создается ощущение, что мемуарист пишет под ее диктовку. В изящном ритмическом олешинском повествовании чувствуется железная рука «рирайтера». Самой литературного дарования не хватило избежать кривлянья в «бурбонских профилях» и «существе со страшной жизнью» — но зато силы личности и авторитета оказалось достаточно, чтобы Олеша написал свою арабеску, не отклонившись ни на йоту от ее камертона. Загипнотизированный Бродский пошел дальше: он не только пел по ее нотам, но и сам придумывал сладкие мелодии.
Бродский: Гумилев мне не нравится и никогда не нравился. И когда мы обсуждали его с Анной Андреевной, я — исключительно чтобы ее не огорчать — не высказывал своего подлинного мнения. Поскольку ее сентимент по отношению к Гумилеву определялся одним словом — любовь.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 250
Любви, конечно, никогда никакой к Гумилеву не было, и Бродский это знал.
Ахматоведы — это те, кто закрывает глаза. О мысли — задуманной, сочиненной и надиктованной самой Ахматовой — они серьезно пишут: Аманда Хейт ПОНЯЛА. Итак, что «поняла»? — не забудем, что книга Хейт писалась под диктовку Анны Андреевны:
Это поняла А. Хейт, написавшая: «…Хочется вспомнить, как использовала она волшебное зеркало своей поэзии, чтобы вернуть смысл вселенной, чтобы открыть тайный узор за кажущимся смещением и трагедией ее жизни».
Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 113
Весь пассаж, безусловно, написан самой Анной Андреевной.
Сегодня у меня обедала Ахматова, величавая, величественная, ироничная и трагическая, веселая и вдруг такая печальная, что при ней неловко улыбнуться и говорить о пустяках. Как удалось ей удержаться от безумия — для меня непостижимо.
Фаина РАНЕВСКАЯ. Дневник на клочках. Стр. 40
В Ташкенте можно было пьяной смеяться в постели — когда была война, блокада. Сын в штрафных ротах. Но ничего — удержалась от безумия.
Когда в Ленинград приехал Роберт Фрост, на даче у Алексеева-англиста была устроена его встреча с Ахматовой. <…> Профессор Рив, участвовавший ко встрече, <…> написал об Ахматовой приподнято: «Как величава она была и какой скорбной казалась».
Анатолии НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 161–162
Вероятно, казалась о-о-очень скорбной.
Запись Н. П. Колпаковой. 1944 год.
Среди всех, как солнце среди звезд, выделялась Анна Андреевна. <…> Она читала свои стихи последнего времени. <…> В звуках ее голоса слышалось что-то такое огромное, выстраданное…
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т.3. Стр. 102
Товарищи понимают все совершенно правильно.
1942 год.
Запись Я. З. Черняка.
<…> Живет намеренно трудно. Поза? Нет, схима.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 75
Все старательно вспоминают слова церковного обихода, говоря о ней.
Говорит, что не хочет жить и я ей абсолютно верю. Торопится уехать в Ленинград. Я спросила: зачем. Она ответила: «Чтобы нести свой крест». Я сказала: «Несите его здесь». Вышло грубо и неловко. Но она на меня не обижается никогда.
Фаина РАНЕВСКАЯ. Дневник на клочках. Стр. 40
Раневская, конечно, слишком умна, чтобы писать это в простоте. Ну, Ахматовой хотелось, чтобы кто-то записал за ней: мол, иду нести свой крест. Машинально так сказала, по привычке, обычно все подхватывали, поражались, записывали, мы все это читали не раз. А тут вот попала на Раневскую. Раневская и записала — да так, что лучше б Ахматова это не говорила.
1940 год, декабрь.
Письмо Пастернака — О. М. Фрейденберг.
Не могла ли бы ты узнать мне, как здоровье Ахматовой? Писать ей дело безнадежное, да к тому же я и не знаю, в состоянии ли она теперь отвечать.
Переписка Бориса ПАСТЕРНАКА. Стр. 173
Чуковская же 22 ноября того же года пишет:
«Пили водку, стол был <…> изобилен»…
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 51 — наверное, в состоянии.
Из письма Лукницкого Горнунгу.
<…> Вы сами знаете безмерную ясность ее мышления и <…> что объективная ценность материала в ее глазах сама по себе исключает возможность какого бы то ни было лично-пристрастного к нему отношения.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 123
Безмерную ясность ее мышления (когда не совсем ослеплена завистью и злобой) — знаем.
Обессиленная чайка творчества в мучительно сжатых руках побледневшей Ахматовой.
Н. СМИРНОВ. Литература и жизнь. Т. 2. Стр. 71
Не нужно и пародистов звать, правда? Когда в литературоведческой статье пишут: побледневший автор или не побледневший — это несокрушимый научный аргумент, никакому оппоненту не выдержать. После этого всякие «горько и гневно», величественно», «мучительно сжатые» и пр. выглядят уже просто математически точными величинами.
Великие испытания заставили этот голос звучать горько и гневно и, вероятно, такою и войдет Ахматова в историю.
И. A. ОKCEНОB. рецензия на «Четки». Стр. 49
Я не прощу Ахматовой то змеиное вероломство, с которым она свела свои личные и литературные счеты с Блоком, опершись на авторитет «страдалицы».
Ирина Грэм — Михаилу Кралину.
Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 85
Современники, конечно, видели, что все ахматовские авторитеты формировались не просто так. Потомкам стало все равно. Нужна страдалица — вот, у нас есть.
«Прошла в уборную, как Богородица».
Это так она рассказывала Ардову — будто так о ней говорила чья-то домработница, увидев в коридоре. Это типичные «народные мысли»- придуманные самой Ахматовой. Никакая домработница ничего подобного не говорила, это стилизованные слова. Все уловили, чего именно Ахматова хочет, и тоже сочиняли такое.
