Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
— Впредь за подобные нарушения буду действовать по законам военного времени — предавать суду военного трибунала. Люди гибнут, защищая Родину. Только что видели гибель нашего летчика. А вы занялись мародерством?!
Прибыли представители штаба бригады, которые должны были везти подразделения в новые районы сосредоточения. Первоначальные планы пришлось изменить.
Воскресенье, 2 августа 1942 г. Мариновка.Еще ночью, до рассвета, роту вытянули в походную колонну. Догрузили машины оставшимся имуществом из эшелона. В конце колонны поставили группу инженерно-технического обеспечения. И меня туда определили и указали место на открытой бортовой машине с запчастями.
Наш путь лежал через степь — безводную, выжженную многодневной жарой. В трещинах пересохшая земля, давно не знавшая дождя, нещадно палило солнце. Тучи пыли, поднятые машинами, закрывали дорогу и пространство вокруг. Пыль и песок попадали в нос, уши, глаза, хрустели на зубах. Мучила жажда. Колодцы по пути нашего следования были пусты: высохли или вычерпаны. Ехали быстро.
В полдень сделали привал для завтрака у глубокого оврага, проросшего кустарником. На дне оврага протекал измельчавший ручеек.
Перво-наперво бросились осваивать кусты. Оказалось, что у многих расстройство кишечника. Медикаментов, вяжущих и дезинфицирующих, у меня оставалось мало. Приготовил марганцовку и давал каждому по стакану.
К вечеру приехали в станицу Мариновка. Богатое казацкое село. Жили там зажиточно. Дома добротные, из кирпича и дерева. Сады, заборы. Мужчин почти не было. Женщины, старики, дети.
В станице стояла наша кухня с готовым обедом или ужином. Расположились на ночлег в машинах и домах. Некоторые организовали посиделки с молодухами и самогоном. Меня пригласил старшина Николаев. За столом уже сидела компания: наши воентехники, старшины и казачки. На столе стояли бутылки с самогоном. Разнообразная домашняя закуска и наши злосчастные консервы. Вокруг крутились дети. Женщины поделились своими заботами, тоской по ближним, которые где-то воевали, если еще были в живых. По-женски сочувствовали. Эти совершенно чужие и незнакомые люди стали чем-то близки нам. Они понимали, что фронт приближается к их станице. Спрашивали, как мы могли допустить врага до Дона? Где наша сила? Допустимо ли, чтобы он дошел до Волги? Это же конец всему. На что им решиться без мужиков? Некоторые в голос плакали. Что мы могли им ответить?
А самогон делал свое дело. Пили за победу. Люди размякли. Запели песни грустные, печальные, русские и украинские. Задержались за столом допоздна. Детей уже уложили спать. Опустошили чугун с вареной картошкой. Некоторые разобрались парочками, шептались, обнимались, добивались близости. Одна, а затем вторая пара встали из-за стола и ушли в другие комнаты или на сеновал.
Я был самым младшим среди всех. Другие имели семьи, профессию, житейский опыт. Как-то не вязалось в моем, должно быть, неопытном по молодости сознании, что после недавнего любования в эшелоне фотографиями своих жен, невест, близких и родных можно так быстро перестроиться, расплескать чувства… Близость ли фронта тому причиной? Или такими должны быть взрослые? Чем и как соразмерить свои поступки? Как мне поступить с соседкой по столу? Сколько боли и тоски в выражении ее лица, в словах о муже, в страхе за судьбу ребенка. Я пожелал ей скорой встречи с мужем и ушел спать в кабину машины. Может, надо было остаться и утешить ее? Приняла бы она мое утешение? Решимости попытаться или настоять у меня не хватило. Даже на фоне самогона и примера более опытных товарищей. На следующий день на вопрос Николаева, как провел ночь, ответил: «Нормально!»
— Молодец, доктор, — услышал в ответ.
Что бы ни думали обо мне, я на этот раз остался доволен собой. Правда, не решился сказать, что продрог в кабине. С остальными товарищами к разговорам о прошедшей ночи не возвращались. Чего-то стеснялись друг друга.
Понедельник, 3 августа 1942 г. Дороги войны.Подняли всех рано. Только рассвело. Уже готова была солдатская каша, чай. Дальше этого фантазия не шла, да и ассортимент продуктов не позволял. Гостеприимная Мариновка и ее приветливые жители провожали. «Родненькие, остановите врага, не допустите в наши края, детей наших пожалейте», — со слезами на глазах просили женщины.
Машины вновь вытянулись в колонну и двинулись к Сталинграду. Опять необозримая калмыцкая степь, выжженная зноем земля, безводные балки, овраги и дорожная пыль.
Участками вдоль дороги и оврагов женщины и подростки копали рвы, ставили надолбы. Навстречу двигались большие толпы беженцев — с Украины, из Крыма. В основном старики, женщины, дети. Основная масса шла пешком с узлами на спине или на тележках. Встречались и повозки, груженные домашним скарбом и детьми. За многими тянулись привязанные к ним коровы.
Были сооружены временные пристанища: навесы из простыней, брезента. Варили пищу, отстирывались. Вдоль дороги и прямо по степи перегоняли большие гурты скота из районов, оккупированных врагом. Встречался и бесхозный скот, бродивший группами и в одиночку в поисках воды.
Беженцы неоднократно подвергались бомбежке в пути. Стоял непрерывный гул: рев моторов, окрики людей, плач детей, мычание скота. Все это было окутано клубами пыли, зноем палящего солнца. Поток двигался на восток, к Сталинграду, к Волге, подальше от наступавшего врага, от бомбежек.
Вдоль пути нашего следования из группы технического обеспечения курсировали летучка из ремвзвода с группой автослесарей и бортовая машина с запчастями. Возглавлял группу воентехник второго ранга Ген Александр. На бортовой машине ездил младший воентехник Костя Наумов.
Далеко за полдень, в один из своих приездов, ко мне подошел Костя и сказал:
— Поедешь со мной по одному делу.
— Куда и зачем? — спросил я.
— Пошли, увидишь, — повернулся и пошел к стоянке машин, по дороге добавил: — Машина с людьми опрокинулась. Надо оказать помощь.
— Доложу командиру.
— Я уже доложил ему, что захвачу тебя.
И он повел меня к стоянке машин, подошел к мотоциклу, взял автомат.
— Садись в коляску.
— Пойду за комплектом с медикаментами.
— Садись. Обойдемся сумкой.
Сел в коляску, прикрылся брезентом. Рванул в сторону и повез меня в степь. Минут через сорок-час подъехали к какому-то населенному пункту.
— Куда все-таки едем? — еще раз спросил я.
— Узнаешь, пока сиди спокойно и без вопросов, — ответил он. Въехали в населенный пункт, повез по безлюдным переулкам. Видно, потерял ориентировку. Развернулся, выехал назад к окраине и повез меня в другой переулок, подъехал к воротам. За забором был небольшой дворик с цветником, кустарником. Выключил зажигание мотоцикла, открыл калитку. «Пошли за мной», — и повел по аккуратной дорожке к длинному дому, подошел к двери, верхняя половина которой была застеклена. Вывеску этого здания не заметил, а на дверях была табличка с указанием времени приема больных. Это была какая-то амбулатория. Дверь не поддавалась — была закрыта внутренним замком. Несколько раз с силой нажал на ручку, потом выломал замок. Повел меня внутрь по коридору, завел в кабинет и стал перед застекленным шкафом. Пытался его открыть, но он был закрыт на замок.
