Джордан Белфорт - Волк с Уолл-стрит
Ага, значит, в этом месяце она у нас Подающий Надежды Ландшафтный Архитектор! Но какой, однако, сексуальный архитектор. Должен быть способ успокоить ее. Какие-нибудь волшебные слова.
— Моя сладенькая, пожалуйста, я…
С расстановкой сквозь сжатые зубы:
— Я! Тебе! Не! Сладенькая! И не смей больше никогда называть меня сладенькой!
— Но сладенькая…
ПЛЮХ!
На этот раз я был наготове и успел натянуть на голову двенадцатитысячное шелковое одеяло, так что оно приняло на себя большую часть ее праведного гнева. По правде говоря, на меня не попало ни капли воды. Но, увы, моя победа была только временной, и к тому моменту, когда я стащил одеяло с головы, она уже неслась обратно в ванную, чтобы снова наполнить стакан.
Теперь она возвращалась. Стакан был полон до краев, голубые глаза испускали смертельные лучи, челюсть фотомодели выдвинулась вперед чуть ли не на милю, а ее ноги… Господи! Я не мог отвести от них глаз. Впрочем, на это все равно теперь не было времени. Волку пора было снова становиться опасным. Волку пора показать свои клыки.
Я вытащил руки из-под белого шелкового одеяла, стараясь не зацепиться за тысячи маленьких, нашитых вручную жемчужин. Потом я слегка расставил локти, словно крылышки у цыпленка, чтобы раздраженная Герцогиня могла увидеть с высоты птичьего полета мои мощные бицепсы. И громко и решительно сказал:
— Не смей обливать меня водой, Надин. Я серьезно говорю! Я разрешил сделать тебе это дважды, чтобы ты дала выход своей злости, но продолжать дальше… это все равно что втыкать нож в мертвое тело, и так уже лежащее в луже крови. Это же омерзительно, блин!
Она приостановилась — но только на секунду. Затем издевательским тоном заметила:
— Что ты тут выгибаешь руки? Ты выглядишь как полный идиот!
— Я вовсе ничего не выгибаю, — ответил я, перестав выгибать руки. — Тебе разве не нравится, что у тебя муж в такой хорошей форме, а, милая?
Я улыбнулся ей своей самой обаятельной улыбкой:
— Ну а теперь иди скорее сюда и поцелуй меня!
Как только эти слова слетели с моего языка, я понял, что совершил ошибку.
— Поцеловать тебя? — прошипела Герцогиня. — Ты что, блин, издеваешься?
Она просто кипела от омерзения.
— Да я готова отрезать к чертовой матери твои яйца и засунуть их в какую-нибудь коробку из-под своих туфель! Чтобы ты их никогда больше не нашел!
О господи, она была права! Ее шкаф для туфель был размером со штат Делавэр, и мои яйца затерялись бы там навсегда. Я сказал тоном максимального смирения:
— Пожалуйста, дай я тебе все объясню, моя сла… — то есть моя милая. Пожалуйста. Умоляю тебя!
Ее лицо неожиданно смягчилось.
— Я тебе не верю, — сказала она, шмыгнув носом. — За что мне это? Я хорошая жена. Красивая жена. И при этом мой муж возвращается домой под утро и разговаривает во сне с другой женщиной!
Она с омерзением протянула:
— «О-о-о! Венеция… Иди ко мне, Венеция!»
О господи! Сколько неприятностей может доставить этот кваалюд. Теперь она плакала. Просто ужас. Как же мне затащить ее в постель, если она плачет? Мне нужно как-то переключить передачу, придумать какую-то новую стратегию.
Я сказал голосом, которым обычно разговаривают с тем, кто стоит на краю обрыва и угрожает прыгнуть вниз:
— Миленькая, поставь, пожалуйста, на место этот стакан с водой и перестань плакать. Пожалуйста. Я все тебе объясню, честное слово.
Медленно, неохотно она опустила стакан до уровня талии.
— Ну давай, — сказала она недоверчиво, — послушаем еще одну сказку профессионального лжеца.
Это было правдой. Волк действительно был профессиональным лжецом, хотя в этом-то и заключалась сама суть Уолл-стрит. Влиятельным брокером можно было стать только с помощью лжи. Все это знали, и лучше всех — Герцогиня, так что она, в общем-то, не имела права сердиться на это. Но я сделал вид, что не заметил ее сарказма, взял короткую паузу, чтобы получше продумать свой лживый рассказ, и начал:
— Во-первых, ты все вывернула наизнанку. Я не позвонил тебе вчера вечером только потому, что понял, что задерживаюсь, уже почти в одиннадцать. Я знаю, как ты ценишь возможность пораньше лечь, и решил, что ты уже спишь и поэтому не имеет смысла звонить.
Герцогиня тут же взорвалась:
— Ох, какой же ты заботливый, блин! Пойду поблагодарю судьбу за то, что у меня такой заботливый муж! — ее слова сочились сарказмом, словно гноем.
Я проигнорировал сарказм и решил пойти напролом:
— И насчет Венеции ты тоже поняла абсолютно неправильно. Я говорил вчера с Марком Паркером о том, чтобы открыть ресторан в Венеции, штат Калиф…
ПЛЮХ!
— Ах ты чертов лгун! — завопила она, срывая шелковый халат, задуманный в тон всей комнате, со спинки стула, обитого неприлично дорогой белой тканью. — Чертов лгун!
Я демонстративно вздохнул с видом оскорбленной невинности.
— Ну хорошо, Надин, ты сегодня уже повеселилась. А теперь иди ко мне в кровать и поцелуй меня. Я все равно тебя люблю, хоть ты и облила меня с головы до ног.
Ух, как она на меня посмотрела!
— Ты что же это… похоже, хочешь потрахаться?
Я с энтузиазмом закивал — просто-таки семилетний мальчуган, отвечающий мамочке на вопрос о том, не хочет ли он мороженого.
— Отлично, — завопила Герцогиня, — ну так и трахни сам себя!
С этими словами ее соблазнительная светлость Герцогиня Бэй-Риджская рывком открыла дверь — тяжелую дверь из красного дерева весом в семьсот фунтов и высотой в двенадцать футов, достаточно прочную, чтобы выдержать ядерный взрыв в двенадцать килотонн, — и вышла из комнаты… тихонько прикрыв ее за собой. Дело в том, что если бы она хлопнула дверью, то отправила бы неправильный сигнал всем нашим слугам сразу.
Вот каким был причудливый зверинец нашей прислуги: пять приятных пухленьких испаноязычных служанок (две из которых были мужем и женой); няня с Ямайки, за чьи телефонные разговоры с родственниками приходили счета на тысячу долларов в месяц; электрик-израильтянин, ходивший за Герцогиней, как влюбленный щенок; домашний мастер, «белая рвань» с мотивацией подсевшего на героин морского слизняка; моя личная служанка Гвинн, выполнявшая любое мое пожелание, каким бы странным оно ни казалось. Затем Рокко и Рокко, два вооруженных телохранителя, охранявшие нас от предполагаемых воров (несмотря на то, что последняя кража в Олд-Бруквилле произошла в 1643 году, когда белые поселенцы украли у индейцев землю, на которой теперь стоит городок); пять садовников на полной ставке, причем трех из них успела покусать моя шоколадно-коричневая лабрадориха Салли, кусавшая каждого, кто осмеливался приблизиться меньше чем на сто ярдов к колыбельке Чэндлер, — особенно если кожа этого человека была темнее, чем бежевый крафтовый пакет. И, наконец, недавнее добавление к зверинцу — два морских биолога (тоже на полной ставке, тоже муж с женой), которые за 90 тысяч в год поддерживали экологический баланс в нашем кошмарном пруду. Ну и, конечно же, Джордж Кэмпбелл, черный как смоль водитель моего лимузина, ненавидевший всех белых, включая и меня.
