Петр Романов - Перу. С Бобом и Джерри тропой инков
Но вернемся к Чан-Чану. Когда я был здесь в последний раз, то даже не подозревал, что этому чуду, расположенному среди песков, может угрожать вода.
Именно тут, как мне кажется, самое место поговорить о загадках климата перуанского побережья.
Виной всему два малыша: более известный феномен Эль-Ниньо («мальчик» или «малыш») и менее известный, поскольку с ним-то как раз все свыклись, – Ла-Нинья («девочка»). Эти дети природы с непонятной ученым цикличностью сменяют друг друга у перуанского побережья, принося к его берегам то холодные воды, то, наоборот, теплое течение, которое диаметрально меняет весь местный климат.
Попросту говоря, «Девочка» приносит с собой сушь, холодную волну и рыбу. А «Мальчик» – теплую воду, которая убивает планктон и отгоняет рыбу, а на засушливое побережье обрушивает влажные воздушные массы и такие ливни, которые иногда вызывают даже наводнения.
Все годы, что я жил в Перу, мне как-то везло сосуществовать в основном с Ла-Ниньей, но вот прошло время, и добрую Девочку сменил злой Мальчик. Долгие годы он только пугал перуанцев своим приходом или приходил ненадолго, а потому большого вреда принести не успевал. Но теперь, судя по последним прогнозам климатологов, решил бывать у берегов Перу чаще и оставаться здесь дольше. Это одно из проявлений тех странных климатических аномалий, что происходят в новом тысячелетии на нашей планете. Единственная надежда на непредсказуемый, непоседливый характер «Малыша» – всегда остается шанс, что он рванет искать приключений в другое место.
Сначала археологи лишь покрывали саманный Чан-Чан специальной глазурью, чтобы защитить его от влаги, а теперь мы с Бобом наблюдали за сооружением стального навеса, который должен был хоть как-то помочь сохранить развалины древнего города. Злой Мальчик не щадит прошлого. Подозреваю, что он потомок конкистадоров.
Таковы парадоксы жизни: сначала человек очень долго Чан-Чан строил, потом бессмысленно разрушил, а теперь отчаянно пытается спасти то немногое, что от него осталось.
Впрочем, как мы с Бобом быстро заметили, спасал Чан-Чан далеко не каждый перуанский хомо сапиенс. В разных уголках древнего города прижились местные бомжи. Хоть с двух сторон, хоть с одной, но все-таки стены. И как ни борются археологи при помощи местной полиции с этим бездомным племенем, бомж всегда в конце концов побеждает. А если временно и отступает, то отставляет на месте славных царственных руин немыслимую помойку и какие-то нелепые пристройки и ямы, которые он соорудил, чтобы жилось удобнее.
Как раз на обратном пути мы увидели одного из бомжей, который, как крот, неутомимо рыл яму прямо под стеной Чан-Чана. Боб не выдержал и, неистово ругаясь, вылез из машины, но до бомжа добраться не успел. Почувствовав опасность, тот быстро вынырнул из ямы и, подтягивая штаны, помчался от нас прямо в пески.
В общем, эта была невеселая экскурсия. Сам факт того, что Чан-Чан попал в Красный список объектов Всемирного наследия, находящихся под угрозой уничтожения, говорит о том, что жить городу осталось уж точно не века, а скорее десятилетия.
Что такое Красная книга, известно всем: животных и растения, которые в нее попадают, спасти удается редко. Что уж говорить о каких-то там руинах в далеком Перу.
Так что кто успел, тот увидел. А так… прочтете воспоминания о Чан-Чане в книгах историков и археологов.
15
От развалин мы все трое отъезжали в мрачном настроении. Джерри все еще дулся на Боба, я думал о том, какая печальная участь ждет Чан-Чан через какое-то время, но особенно угрюмым казался индеец. Километров двадцать он молчал. А потом неожиданно разговорился. Честно говоря, я думал, что он все еще вспоминает удравшего от него бомжа, но все оказалось гораздо серьезнее. Развалины Чан-Чана навели его на куда более серьезные воспоминания.
«Знаешь, больше всего на свете ненавижу дожди, – серьезно, взглянув на меня, заметил он. – Я никогда тебе не рассказывал, но вообще-то мы с братом живы чудом. Мы ведь родились высоко в Андах, в распадке между двумя склонами гор. Маленький деревенский поселок, который вырос из нескольких домов только потому, что в этом месте на склонах ущелья есть древние террасы, сделанные еще нашими предками, чтобы выращивать кукурузу.
И там, как по волшебству, все великолепно росло. Урожаи были потрясающие, вот народ и потянулся. Построили церковь, устроили даже фонтан – все наивно мечтали на этом узком местечке дорасти до города. Школа была, правда, только начальная, а потом детей, кто постарше, возили километров за тридцать вдоль ущелья на автобусе в соседний поселок.
Дело было к осени. Мануэлю тогда было лет четырнадцать, мне тринадцать. Сначала все заволокло на неделю туманом, а потом пошли дожди. Недели три шли не переставая. Мать еще жаловалась, что вот-вот соль кончится, а из дома нос не высунешь – стена дождя. Вот и в ту ночь лило, как будто начался Всемирный потоп. Пол уже был по щиколотку в жидкой грязи, так что нас с братом отец отправил спать на чердак. Там тоже лило, но под парой пончо можно было с трудом хотя бы вздремнуть.
Я-то обычно сплю как убитый, а Мануэль, наоборот, просыпается от каждого шороха, да и темноты в детстве всегда боялся. Он меня и спас. Часа в три ночи на поселок обрушился страшный сель – все эти террасы из камня и земли, что много веков назад возвели наши предки, вдруг будто потекли с одного из склонов, собирая по дороге валуны, дома со спящими людьми и всякий хлам – чистотой наш поселок никогда не отличался. Если бы это случилось днем, может, еще был бы шанс спастись, а ночью…»
Боб полез в карман, достал сигарету и закурил.
«Брат почувствовал что-то странное первым, но долго недоумевал, что это за гул. Да и сквозь шум дождя слышно было плохо. Если бы соображал быстрее, возможно, спаслись бы и отец с матерью, хотя вряд ли – грязь уже начала захлестывать дом. Мы с братом выскочили через крышу, это же солома, а потом что есть мочи помчались к кладбищу, на самое высокое место в поселке. Убежать было трудно, но можно: сель шел огромной стеной, но все-таки не так быстро, как цунами. Вроде нас ни разу всерьез даже не захлестнуло, но потом оказалось, что мы с ног до головы в корке грязи. Наверное, хлестало вместе с ветром: вода, земля и камни.
На кладбищенском холме стоял высеченный из камня Христос. У ног Христа и спаслось человек десять – все, что осталось от жителей поселка. Христу, я, конечно, благодарен. Но за что нам все это? Отец, конечно, святым не был, а вот мать…
Я туда пару лет назад заезжал. Опять на этом же месте стоит деревня, как будто ничего не произошло. Бегают дети. Даже сохранилось несколько старых могил. Некоторые имена соседей вспомнил, но наших, видно, так и не откопали. Посреди площади видна метра на два верхушка колокольни старой церкви, а еще дальше торчит ржавый, искореженный кусок школьного автобуса. То есть люди понимают, где живут.
Нас с братом потом подобрали монахи: как же, „чудо“ – сам Христос спас, – и отправили учиться в один из монастырей под Лимой, но нам там не очень нравилось. Мануэль всегда был ленив, а я, наоборот, слишком непоседлив, так что через пару лет мы с ним оттуда сбежали. Посидели на пригорке, покурили всласть и разошлись каждый свой дорогой. Он в горы больше не хотел, поэтому решил пристроиться где-нибудь на побережье. Я потом с трудом его нашел среди рыбаков. А сам сначала года полтора ковырялся в шахте – тоже, скажу тебе, работа для самоубийц, а потом опять сбежал, подвернулась партия альпинистов из Европы. У них многому и научился.
Я не знаю, когда в нашем бывшем поселке снова случится оползень – то ли от землетрясения, то ли снова от ливней, но то, что это произойдет, не сомневаюсь. И все люди, что там сегодня живут, тоже в этом уверены. И все равно народ тянется именно в это место. Хотя… куда им податься, да и смерть – она настигнет где угодно. А вот кукуруза там по-прежнему растет великолепная. А это значит, можно хоть сколько-то лет прожить относительно безбедно».
Индеец снова закурил и надолго замолчал. Это был самый длинный монолог Боба, что я услышал от него за все время нашего знакомства.
16
Чем ближе была граница Эквадора, тем меньше наши мысли поглощало прошлое, хотя с правой от нас стороны под землей оставалась еще одна интереснейшая древняя цивилизация – культура викус. Без особых изменений она просуществовала с первых веков до нашей эры до конца первого тысячелетия нашей эры, а затем попала под господство культуры чиму, от центра которой мы только что отъехали.
Культура викус интересна, пожалуй, двумя особенностями. Внешне многие ее могильники больше напоминают не классические перуанские, а почему-то колумбийские. Очередная загадка для археологов. И еще: ни одна цивилизация Перу не одарила ученых таким количеством изделий из меди. Даже на разграбленных могилах можно без особого труда найти, если, конечно, покопаться в земле, разнообразные украшения, металлическую «головку» боевых палиц, булавки, какие-то непонятные крючки.
