Вера Эдлер фон Ренненкампф - Воспоминания
Припоминаю один случай с генералом Ренненкампфом. Прошло уже достаточно времени после усмирения Сибири. Мой муж куда-то уезжал. До отхода поезда оставалось еще несколько минут, и он прогуливался по платформе. Увидев знакомую даму, тут же купил букетик, подошел к ней, преподнес цветы и поговорил. Муж мой любил дамское общество и всегда был для дам рыцарем, а они платили ему тем же. В обществе между дамами из-за него всегда поднимался спор – кто будет с ним сидеть за обедом, кто – играть в карты, кто протанцует с ним мазурку, которую он очень любил.
Прозвучал третий звонок к отходу поезда. Мой муж поцеловал даме ручку, попрощался и быстро вскочил в свой вагон. Не успел поезд тронуться, как внезапно затормозил и остановился. Послышались шум, возня, крики: «Что случилось?». Генерал вместе с другими вышел из вагона узнать, в чем дело. Оказалось, что под поезд бросился неизвестный молодой человек, которого раздавило насмерть. Поезд задержали, подобрали труп. Стали выяснять личность убитого, нашли паспорт и предсмертную записку. В ней говорилось о том, что самоубийца по жребию должен был убить генерала Ренненкампфа, но не смог этого сделать, остановленный его спокойным, чистым взглядом. Боясь мести своих, он покончил с собой.
Незадолго до нашей свадьбы муж рассказал мне об одном случае из своей жизни. Революционеры решили не выпустить его из Сибири в Россию (он жил тогда в Иркутске и командовал 3-м армейским сибирским корпусом). В этой связи в старом деревянном домике на окраине было назначено заседание боев[ого] революционного комитета. Случайно об этом узнал жандармский полковник Спиридович,[74] если память мне не изменяет и я верно называю его фамилию. Мужу моему посоветовали быть осторожным, готовым дать отпор в случае нападения. Жандармы, конечно, приняли и свои меры. Полковник знал от своих негласных сотрудников пароль для пропуска на это заседание, где и в котором часу оно будет, и другие подробности. Муж мой поинтересовался всем этим и запомнил пароль. Генерал задумал попугать заговорщиков. Никому ничего не говоря, решил тайно туда отправиться.
В назначенный день[75] и час П. К. Ренненкампф один, с револьверами в обоих карманах отправился верхом на окраину города. Привязал коня невдалеке от дома и с нагайкой в руках смело зашагал к нему. Постучал легонько в дверь, на вопрос: «Кто такой?» сказал пароль. Дверь приоткрылась. Генерал широко распахнул ее и появился на пороге в казачьей форме Забайк[альского] войска со своей характерной нагайкой и громадными усами. Раздался его голос: «Господа революционеры, вот я сам пришел к вам…» Не успел он кончить фразы, как началась паника. Уже одно его неожиданное появление было для революционеров, как разорвавшаяся бомба.
Началось вавилонское столпотворение, визг и крик: «Спасайся, кто может…». В несколько секунд все разбежались, повыпрыгивали в окна и… он остался один. Хохотал до слез. Подошел к столу, взял несколько бумаг на память о своей шутке, так напугавшей заговорщиков. Вернулся к своей лошади, которая была цела и невредима. Сел на нее и уехал домой.
Он рассказал жанд[армскому] полковнику об этом комическом случае и о «храбрости» заговорщиков. Его собеседник заметил, что генерал дешево отделался, могло случиться худшее. На это генерал Ренненкампф ответил, что, во всяком случае, свою жизнь он бы дешево не отдал. С собой у него было два револьвера, он отлично стрелял и не промахнулся бы.
Он спокойно и хладнокровно шел навстречу опасности. К тому же генерал отлично знал психологию революционеров. Они не допускали и мысли о том, что кто-либо знает об их сборище, тем более генерал Ренненкампф, участь которого они собирались решать. Революционеры не думали, что он был один. Их воображение рисовало, что они окружены жандармами, и их переловят, как куропаток. Жажда спасения отняла у революционеров разум, и они долго бежали, пока поняли, что им ничто не угрожает. Даже коня не похитили, так спешили.
Именно по этой причине, как говорил генерал, он остался цел и невредим. Конечно, революционеры никогда не допустили бы мысли, что генерал – солидная особа – может так забавляться. Да, смелость и решимость города берут, но нужно знать еще и психологию.
Наконец, мы прибыли в Вильно, и генерал вступил в командование третьим корпусом. Не раз я вспоминала наше продолжительное путешествие от Иркутска до Вильно, вернее, до Петербурга. На станциях генерала встречали представители и начальники войск или отдельных воинских частей. Многие из них входили в вагон-салон и провожали нас две-три станции. Произносили короткие речи, напутствия, пожелания, кричали: «Ура!». Мне, как жене генерала, подносили цветы. Всюду я видела любовь, преданность и уважение к моему мужу, нас окружала хорошая, приятная атмосфера. С нами ехали моя дочь и дочь генерала,[76] два адъютанта и жена одного из них, которых мы считали как бы членами нашей семьи.
Муж мой очень недурно рисовал масл[яными] красками, акварелью, карандашом. Много его картин находилось в эстляндском имении Паункюлль, в доме, где он родился.[77] Позже, особенно в Вильно, у него не было времени заниматься рисованием, и он очень об этом сожалел.
Большим горем для меня стала весть о том, что все его картины сгорели во время пожара в имении. Случилось это в неспокойное время, когда банды революционеров жгли усадьбы помещиков, им неведомых, так как все они были пришлыми людьми. Свои же крестьяне очень любили, ценили семью Ренненкампф, и многие из них, рискуя собственной жизнью, спасали вещи из дома. Случайно уцелела одна акварель мужа, которую я и получила.
Вообще в семье моего мужа было много талантов – его дочь прекрасно рисовала, а сестра Ольга Келлер была сотрудницей журнала «Нива»,[78] и в нем постоянно красовались ее великолепные рисунки. В Петербурге многим из «великих мира сего» она составляла целые серии стильных рисунков мебели, для выжигания по дереву или раскрашивания, получалось что-то феерически прекрасное и удивительное. Ныне покойный племянник мужа (сын его старшего брата) Владимир Владимирович Ренненкампф[79] – гвардейский сапер изобрел и усовершенствовал разные приспособления для военного дела.
Муж мой любил собирать марки и считался хорошим коллекционером. У него были удивительно редкие, старинные марки. Как жаль, что я не смогла сохранить эту коллекцию, и она погибла во время революции в Таганроге.
Генерал был также нумизматом, собирал только древние русские и польские монеты. В красивом древнерусского стиля шкафчике с медными украшениями и верхом в виде русской избы хранилось три тысячи монет. Коллекцию он держал в исключительном порядке. Мне запомнились старые рубли – необыкновенно большие медные монеты, тяжелые, четырехугольной формы. Они рубились из меди, отсюда и произошло название – «рубль».[80]
Генерал Ренненкампф любил охоту обыкновенную и парфорсную.[81] Он собрал большую коллекцию охотничьих трофеев – оленьих и лосиных рогов, украшавшую нашу огромную столовую. В центре ее находилась рогатая голова лося, изо рта которой свисала электрическая лампочка. Это было очень красиво. Другую лампочку держал в клюве орел, распростерший громадные крылья.
Мой муж был большим любителем и знатоком древних ваз, которых у нас также было много. Из Петербурга их приезжал смотреть другой любитель, тоже генерал, Верещагин – брат известного художника, погибшего на броненосце «Петропавловск» в Япон[скую] войну.[82] Он дружил с П. К. Ренненкампфом и хотел познакомиться также и со мной.
Большой, представительный Верещагин произвел на меня хорошее впечатление. Своим внутренним миром он мало походил на военного – был образованным, разбирался в искусстве и питал любовь ко всему древнему, красивому и, в особенности, – к вазам. С большим интересом он осмотрел все наши коллекции и любовался вазами. По его мнению, у нас было много редких, музейных вещей. Особое же его внимание привлекло блюдо темной, почти коричневой бронзы времен Иис[уса] Христа, стоявшее на складных деревянных ножках. На нем были изображены две рельефные рыбы – эмблема христианства, а края покрывали рисунки.[83] П. К. Ренненкампф особенно любил и ценил это блюдо.
Верещагин привез нам конфет в дивной, отделанной серебром, хрустальной корзинке в стиле Людовика XV[84] работы известных петербургских мастеров Грачевых.[85] Генерал провел у нас целый день и с последним поездом уехал к себе в Петербург, весьма довольный свиданием со своим другом. Беседа с ним доставила нам истинное удовольствие. Мы просили его не забывать нас и при случае посетить опять.
Генерал Мехмандаров – большой друг и приятель моего мужа, зная его любовь к вазам, ко дню нашей свадьбы подарил ему роскошную серебр[яную] вазу тонкой японской работы клоазонэ (эмаль).[86] Ваза была с крышкой, низкая и широкая на маленьких ножках. Каждое мельчайшее перышко изображенного на ней орла, его глаза и клюв были необыкновенно тонкой, изящной работы, чудных голубоватых и зеленоватых тонов. Как жаль, что коллекция ваз погибла в России. Быть может, грубые люди-звери все это уничтожили, не понимая, что они ломают и бьют!..
