Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Когда я пришла в советское консульство и попросила консула помочь мне приобрести билет на Москву, он пришел в сильное замешательство, так как сразу же подумал, что я затянула с покупкой билета сознательно, чтобы иметь повод задержаться или даже остаться в Израиле насовсем.
Конечно, такой нежелательный исход событий грозил консулу большими неприятностями по службе, и он проявил неожиданную резвость в решении этой проблемы. Уже через несколько дней билет на самолет был у меня на руках. Кстати, потом мне пришлось его менять.
Мы с мамой, как рыщущие волки, носились по стране: так хотелось увидеть и запомнить как можно больше, чтобы там, в Москве, все рассказать Михаилу и детям, с таким нетерпением ожидавшим моего возвращения.
Мы посещали какие-то мошавы и кибуцы, города, маленькие и большие поселки и даже арабские деревни. Голова распухала от впечатлений, и я почти каждый день пыталась выплеснуть их на бумагу. Это были не дневниковые записи, а скорее просто мысли, которые возникали у меня от увиденного, от нескончаемых разговоров со знакомыми и совершенно незнакомыми людьми.
Пожалуй, наибольшее впечатление на меня произвели кибуцы, которые сохранились в моей памяти, как довольно унылые сельскохозяйственные поселения, где люди жили весьма скромно, при этом очень тяжело работали в поле, на фермах и сельхозугодиях.
За 25 лет моего отсутствия они радикальным образом изменились так, что мне вначале казалось, что это не старые кибуцы, которым было по сорок – пятьдесят или более лет, а совершенно новые, только что построенные поселения. Все они были такими чистыми и ухоженными, все так блестело, что порой было даже трудно найти отличие этих кибуцев от окраин больших городов, и возникало ощущение, что никакого сельскохозяйственного производства в них нет.
Тем не менее сельскохозяйственное производство в ту пору было экономической основой существования кибуцев. Да еще какое производство!
Я уже писала о том, что во время войны успела довольно хорошо познакомиться с русской деревней и теперь могла сравнить ее с кибуцем. Собственно, сравнивать было нечего. Я уж не говорю о домах, быте и тому подобных вещах, но и само производство в кибуцах и в советских колхозах различались так же, как убогие русские деревянные хаты и аккуратно ухоженные кибуцные дома с красными черепичными крышами.
Мы с мамой видели обычное стадо коров, красивых, с огромным выменем, каких я не видела даже на ВДНХ в Москве, куда привозили самых лучших в СССР животных. В этом кибуце на севере Израиля мне сказали, что средний удой такой коровы больше 7000 л в год, т. е. по три ведра молока в сутки. За такие удои в СССР давали звание Героя Труда.
Я видела автоматизированные и механизированные поточные линии на кибуцных заводах, производящих молочные продукты, о вкусе которых и красоте упаковки я уже не говорю.
В каждом, даже самом маленьком, кибуце всегда была аккуратненькая детская площадка с различными игровыми сооружениями и территория со строениями, предназначенными для отдыха родителей с детьми. Что-то похожее на советский семейный дом отдыха, но конечно же с теми контрастными отличиями, которые я описала выше.
Мы навестили мою сестру Бат-Ами, которая тоже жила в кибуце. Ее квартира в домике, очень ухоженная, обставленная прекрасной мебелью, показалась мне роскошной, как станция московского метро.
Конечно, я тогда смотрела на все это через розовые очки человека, под влиянием советской промывки мозгов считавшего, что весь мир живет примерно так же, как и граждане первого в мире государства рабочих и крестьян. Бесспорно, мы не были так наивны, чтобы слепо верить этой пропаганде, но я и в сладком сне не могла себе представить, что страна, которой всего восемь лет, может жить так хорошо и красиво.
Тут же я хотела бы рассказать о том, как меня пригласили отметить Пасху в замечательном кибуце Сдот-Ям, где жила тогда Бат-Ами. Она работала учителем балета и фольклорных танцев в кибуцной школе.
С раннего детства у нее обнаружился большой талант к танцам. Бат-Ами, где только могла, собирала классические и народные, прежде всего еврейские, танцы, разучивала их самостоятельно и с большим искусством исполняла по праздникам, и не только по праздникам. При этом она была так красива и стройна, что все невольно обращали на нее внимание, даже когда Бат-Ами не танцевала.
По совету профессионалов родители записали Бат-Ами в балетную школу, где она очень хорошо училась и окончила ее с отличием.
В этом году для празднования Пасхи в кибуце собралось очень много народа, и руководство кибуца решило устроить пасхальный седер в большом зале местного завода по производству холодильников, который находился в огромном строении барачного типа. В зале имелись сцена и очень много столов с традиционной пасхальной едой.
Когда-то давно я читала воспоминания Айседоры Дункан, где она красочно описывала событие из своей парижской жизни. Однажды она выступала в Сорбоннском университете, и доведенные до истерического экстаза студенты буквально стащили ее со сцены и разорвали ее платье на клочки, растащив их на сувениры. Тогда я подумала, что это художественный вымысел писательницы Айседоры Дункан; я не могла себе представить, что танец даже гениальной танцовщицы может возбуждать людей до состояния невменяемости или экстаза. Но спустя много лет после прочтения этих воспоминаний я убедилась, что Дункан ничего не преувеличила, и это убеждение пришло ко мне после того, как я увидела танцы в исполнении Бат-Ами. Описать их я даже не берусь, так как, несмотря на все мое уважение к древнему языку предков, тяжело найти подходящие для этого танца эпитеты. По крайней мере, в объеме моих знаний иврита. Это нужно было увидеть! И я это видела!
Я смотрела на гостей, сидящих за другими столиками, и видела по выражению их лиц, что они испытывают то же чувство восторга, что и я. Наша семья сидела за столиком в дальнем углу зала, и я хорошо видела, как Бат-Ами сошла со сцены под крики вскочивших со своих мест гостей. Весь зал дружно скандировал: «Бат-Ами! Бат-Ами! Бат-Ами!» Так хотелось поговорить с ней, но мой иврит тогда не позволял этого сделать, а русского языка Бат-Ами, к сожалению, не знала.
Потом я узнала, что, несмотря на потрясающий талант и многочисленные, очень соблазнительные предложения продюсеров, профессиональной танцовщицей Бат-Ами по воле обстоятельств так и не стала.
Муж Бат-Ами, Израиль, был коммунистом и верил в идеалы, придуманные Марксом и Лениным. Несколько позже он с жадностью набросился на меня с вопросами о происходящем в СССР. Это было буквально накануне XX съезда КПСС, когда Хрущев наконец приоткрыл правду о сущности культа личности Сталина и о его черных делах. Но тогда в апреле на пасхальном седере в кибуце Сдот-Ям об этом еще никто не знал.
