Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
Празднование Рождества у Фогеля, авиаконструктора. У него я познакомился с Бенвенути, итальянским пианистом, который связывает свое происхождение с фамилией Донати{180} и у которого целый ряд общих предков с Данте. Черты его лица обнаруживали удивительное сходство с известной головой Данте; это сходство пугающе усилилось, когда Флоранс обернула его голову красным платком и тем самым придала лицу характер маски.
Париж, 25 декабря 1943
Среди мрачных известий, поразивших меня, — смерть молодого Мюнхаузена, с которым я познакомился этой весной. В его облике и во всей его духовности сквозили черты еще XVIII века. Эту особенность в нем ценил и Залманов. Мне часто кажется, что будущие времена готовят себе почву через отрицательный выбор, — они подравнивают людей, дома, чувства, как садовник в парке подравнивает кусты. Мы плывем навстречу «укороченному» обществу.
Читал дальше Луку, дошел до 22-й главы. Здесь Христос упрекает своих противников, что те хватают его ночью, хотя он каждый день бывал с ними в храме — — «но теперь — ваше время и власть тьмы». Это может стать девизом насилий и нашего времени, происходящих в зловещей темноте и за фасадами, отвечающими вкусу демоса.
Париж, 27 декабря 1943
Одинокая прогулка по лесу и набережным при густом тумане и мягкой погоде. На берегу Сюрен я постоял в том месте, где выброс нечистот замутнял Сену и где собралось полдюжины рыбаков. Они нанизывали на крючки красных червей и вытаскивали из воды серебристых рыбок величиной с сардину с отшлифованными до стальной синевы спинками.
Вечером у президента с Лео, Шери и Мерцем. Обсуждение ситуации; немецкий чехол стал таким тонким, что не сможет выдержать притязаний, которые новый год предъявит ему также и на Западе.
В «Краткую историю» надо бы включить главу «Германские войны», в ней развернуть ту мысль, что просчеты бывают всегда одни и те же. Там есть тайны, которых другие народы никогда не поймут, например магические чары зала Аттилы. Не он ли соблазнял Кньеболо? Иначе как объяснить его странную манеру — умышленно избегать той победы, которая сама шла ему в руки?
Париж, 28 декабря 1943
Мне приснилась Ли-Пинг, она звала меня. Когда я ее поднял, она показалась мне тяжелее обычного, а шкурка ее — светлее; вместе с ней я поднял кота Жако.
Для снов это типично; мы можем встретить в них женщину, сочетающую в себе черты матери, сестры, супруги. В сновидческих сумерках мы вступаем в мир праобразов, так сказать первичных родов. Это наводит меня на мысль, что зоологические роды являются праобразами видов вообще. Подобно праобразу, род существует не в дневном, не в зримом мире. Он проявляется только в видах, а не сам по себе. Во сне мы видим вещи, обычно незримые.
В споре Шиллера и Гёте о первичном растении также проявляется разница между дневным и ночным зрением.
«Бороться против врага» и «бороться с врагом» — два синонима, характерных для германца. Борются с ним, собственно, за что-то, что принадлежит либо обоим, либо никому. В связи с этим речь не может идти о победе, за которую борются.
Шекспир знает тайну, о коей подозревал и Ривьер, полагавший, что немцам свойственно не «или — или», а «и то и другое». Мистическое объяснение этому находим у Экхарта.
Перпетуя мне пишет, что настал черед и ее брата. Злая судьба настигла его 4 ноября на берегу Днепра, когда он совершал разведывательный обход. В последние годы я сблизился с ним; у него я заимствовал черты для образа строптивца, а также его афоризм:
Держи круглее локоток,
Чтоб Вилли зацепиться мог.
Конечно, он приветствовал эту войну как раздолье для драчки и кутежей, не задумываясь о ее подоплеке. Сквозь внешнюю оболочку просвечивала его нижнесаксонская древняя порода; его род уходил корнями еще в догвельфские времена. Он был из тех, кто всю свою жизнь посвятил товариществу и раскрылся в этом. Во многом ненадежный, здесь он был чист, как золото. Однажды, когда мы с ним осматривали помидоры, я обнаружил, что он, обычно грубоватый, способен на большую нежность. Его смерть меня опечалила.
Он погиб на русских позициях. Товарищи не смогли его оттуда вытащить. Он пошел один, ибо считал обстановку чрезвычайно опасной.
Париж, 29 декабря 1943
После полудня у Жуандо. Разговор о его новой книге, «Oncle Henri».[225] Потом о романе его сверстника, Ален-Фурнье,{181} «Le Grand Meaulnes»,[226] появившемся в 1913 году, который я как раз в то время читал. Обмен сновидениями, в связи с чем Жуандо мне поведал, что ходил к врачу, так как на указательном пальце у него развилось болезненное воспаление. Доктор вскрыл палец во второй фаланге и там обнаружил красный узел, похожий на почку. Из нее расцвело что-то похожее на герань небывалой красоты, и Жуандо осторожно носил цветок на вытянутой руке.
Я опять увидел у него цыпленка, которого он растил, заменив ему наседку, — сажал с собой за стол, брал в постель. Цыпленок превратился в большого белого петуха с красным гребнем; петух давал себя гладить, обнимать и сажать на колени. Даже кукарекал, если его очень просили.
Ночью мне приснилось, что я стою в кирххорстском саду и вижу, как по улице с огромной скоростью проезжают маленькие грузовики. Они были нагружены железными блоками и кубами раскаленной добела стали; волны жара расходились от них. Водители мчались на полном ходу, чтобы жар относило назад, однако тщетно, — вот уже на них загорелась одежда, потом тело; слышались вопли, тут же пропадавшие, как и вой проносящихся мимо орудий.
На доске в конце сада пословица в идеограммах: «Кто на тигре едет, век с него не слезет». Впереди особый знак в виде нотного ключа: «Западная трансфигурация».
Париж, 31 декабря 1943
До полудня налеты на город. Я, как обычно, из «Мажестик» перебрался в комнату президента; мы используем эти перерывы для кофе и завтрака. Слышно было, как старательно работают орудия. Следом сотрясались здания: бомбовые удары опустошили все в зоне своего действия.
Вечером насчитали свыше двухсотпятидесяти мертвых. В одном убежище, в которое прямым попаданием угодил снаряд, погибло более двадцати рабочих. Я слышал, как одна женщина, среди тех, кто пытался сквозь развалины проникнуть в подвал, выкрикивала имя своего мужа. Тот, предусмотрительно отошедший от места катастрофы, откликнулся из толпы и стал пробираться к ней. В такие моменты объятия особенно сильны, как у воскресших, — со всей силой духа.
После полудня у д-ра Залманова, которого я застал в печали из-за смерти Мюнхаузена. Обсуждение ситуации. Залманов считал, что уже в ближайшие недели можно ожидать высадки англичан и американцев. «За» говорит многое, «против» же — следующее соображение: какую выгоду, особенно для Англии, даже в случае успеха, может принести данное предприятие? Чем дольше, чем основательнее Германия и Россия будут изматывать друг друга, тем скорее укрепится Англия. Она находится в положении банкира, извлекающего выгоду из суммы потерь. Ее вмешательство позволило бы, таким образом, заключить, что сила России намного больше, чем предполагают.
Залманов считал также, что России предстоит гегемония в Европе и что можно рассчитывать на изменение русского внутриполитического курса и ее тесный контакт с Германией. Большевизм — только первая фаза, во второй — начнется возрождение Православной Церкви. Носителем нового порядка станет крестьянин в сочетании с победоносным генералитетом. Складывать оружие никто не собирается. Необходимым следствием победы явится ведущая роль на Балканах и овладение Босфором.
В этой связи он обрисовал своеобразие русской колонизации: героем ее станет мелкий крестьянин, который с ломтем хлеба и связкой луковиц в кармане в стороне от мировой истории заполонит реки, нетронутые леса и холодные степи трех континентов. В этом, однако, скрывается огромная сила.
О возмещении военного ущерба. Оно может осуществиться только силами рабочих, как это и соответствует эпохе рабочего сословия. Однако здесь имеются ступени: от рабского труда через компенсации, обусловленные в договоре, до свободного сотрудничества всех сил, прежде враждовавших друг с другом. Так я представил это в своем воззвании; однако ненависть, непрерывно питающаяся силами низшего порядка, возможно и превратит подобные вещи в утопию. При этом я не забываю, что в новые миры, у порога которых стоим мы, люди, ведет и высшая стезя, — стезя духа. Тотчас же, подобно радуге, она восстанет из хаоса уничтожения.
Из всех соборов сохранится тот, чей купол сложен из сплетенных рук. Только в таком соборе чувствуешь себя в безопасности.
