Евгений Харламов - Российская школа бескорыстия
«Голоса времен» (Н. М. Амосов)
Николай Михайлович Амосов (1913–2002) был из первого поколения, не знавшего самодержавия и целиком воспитанного в советский период истории. Родился в деревне Ольхово Череповецкого уезда на севере Архангельской области. В своей автобиографической книге «Голоса времен» он подробно рассказывает о себе и своем времени.
«Удивительно, как мало у нас интереса к прошлому Наверное, это идет от плебейства: не привили родители фамильной гордости. Нечего хранить и нечем кичиться. Почитаешь биографии дворян – знают о предках, да чуть ли не с крещения Руси. Я слыхал только о прадеде. По крайней мере, два поколения Амосовых, до моего отца, были полукрестьяне-полурабочие. Будто бы когда-то предки выкупились у барина. Летом они занимались хозяйством, а зимой глава семьи со старшими сыновьями уезжал работать на железоделательный завод. Отец – мастером, сыновья – работниками. Я видел чугунную плиту на его могиле: «Мастеру Амосову Ивану…» Впрочем, сыновья рано разлетелись из отцовского дома, так что дед на завод ездил уже один.
О дедушке мама и бабушка рассказывали по-разному. Мама: «Чудный человек, добрейшей души… кабы только не пил. Но и пьяный был хороший». Бабушка отзывалась сдержанно: «Дурной… Бывало, в престольный праздник наготовлю всего – пива, пирогов, а он выпьет, затем выходит за ворота и зазывает всех подряд: «Заходите, у Амосовых хлеба-соли хватит».
Зато бабушка, Марья Сергеевна, была из другого теста. Властная женщина, всё хозяйство держалось на ней». (Амосов Н. М. Голоса времен. – М., 1999. – С. 17)
Отец Николая Амосова был на Первой мировой войне, попал в плен, прислал свои дневники, сам в семью не вернулся, ушел к другой женщине. Поэтому воспитывала его мама и бабушка. Его мама, Елизавета Кирилловна, проучилась три года в Петербурге и стала акушеркой. Жила очень бедно, зарабатывала на жизнь дежурствами в клинике при богатых пациентах, но все равно вспоминала свою учебу как праздник и рассказывала о своих студенческих годах своему любимому сыну Николаю, о том, как она бегала по лекциям, собраниям, ходила в театры на галерку, читала, спорила с подругами. Потом земство предоставило ей место акушерки в селе Ольхово, на фельдшерском пункте. В округе маму Николая Амосова все звали «Кирилловной».
«Главная работа акушерки – ездить к роженицам. В год она принимала от ста до ста шестидести родов. Две трети из них – в других деревнях, иногда за восемь – десять километров»
«Помню такие сцены, – вспоминал Николай Михайлович Амосов, – мама встает, зажигает лампу, накидывает платье, открывает дверь в сени. Слышу:
– Кирилловна! Марья родит. Поедем, Бога ради…»
«У мамы за двадцать четыре года работы на три с лишком тысячи родов умерла одна роженица. Примерно пятерых она возила в Череповец, там им делали операции, и, кажется, все остались живы…
Мы постоянно жили при чьих-то родах. Каждый третий-четвертый день мама уезжала или уходила со своим ящиком. По осени как эпидемия – в самую распутицу, в грязь, в темные ночи. Иногда с одних родов приходилось добираться прямо на другие, потом – на третьи. По неделям дома не бывала. А мы с бабушкой жили в постоянной тревоге.
Ходило в интеллигентской среде слово «бессребреник», тот, кто не «берет». Акушерки всюду принимали (и теперь грешат!) подношения – «на счастье дитя». Так вот, моя мама – не «брала». По крайней бедности, во все времена, никогда! Не о деньгах разговор – о десятке яиц, курице, кринке сметаны… Запомнилось, как она швырнула с крыльца корзиночку с яйцами, которую ей насильно попыталась запихнуть одна «нахалка», как кричала мама ей вслед. Яйца катились, бились, оставляя желтые потеки на ступеньках». (Амосов Н. М. Голоса времен. – М., 1999. – С. 11–13)
Это запомнилось Николаю Михайловичу Амосову на всю жизнь. Будучи уже известным хирургом, никогда не брал подарков. Так, в институте сердечно-сосудистой хирургии, который он возглавлял, в клинике «в вестибюле, куда приходят больные, висело объявление: «Родственников и больных прошу не делать подарки персоналу, кроме цветов. Амосов». «Не думаю, что строго выполняли приказ, приносили конфеты и коньяки, но – с опаской и нечасто. Мне лично – никогда, – пишет Н. М. Амосов в своем дневнике 3 февраля 1985 г. – В Киеве таким порядком никто не подражал: подарки процветали. И деньги тоже брали, и за своих я головой не поручусь, но если это было, так очень редко. За все время одного только уличили – предложил ему убраться».
Для его мамы, Елизаветы Кирилловны, работа была главным смыслом жизни. Она не только вела приемы, принимала роды, но успевала вести еще и профилактические беседы с женщинами по гигиене, уходу за детьми. Она участвовала и в организации летних яслей. По словам Н. М. Амосова, «жила жизнью деревни», и в этом было ее счастье. О себе ученый пишет, что не причинял ей неприятностей, «хороший был, по-честному. Да и как быть плохим у такой матери? Никогда не видел лжи, хитрости, всегда только доброжелательность и доверие к людям… Все о ней так говорили». И ее сын, Николай Михайлович Амосов, был таким же. Окончив с отличием в 1939 г. Архангельский медицинский институт, продолжал учебу в аспирантуре, параллельно учился в заочном индустриальном институте и в 1940 г. получил диплом инженера с отличием. При этом уже с 13 лет он жил вдалеке от мамы – «счастливое детство кончилось и началась довольно грустная жизнь в Череповце, куда он уехал, чтобы учиться в школе второй ступени». «Горько плакал, когда один вернулся в свою комнатку (мама посещала его у своей подруги, учительницы А. Н. Доброхотовой) в Череповце. До пятнадцати лет меня охватывала лютая тоска», когда возвращался после каникул из Ольхова в Череповец. «В одиночестве, со скупыми слезами. При том, что на слезы был крепок…»
«Невесело жил… Но не скучал. Только сильно тосковал по маме и по дому. Каждые две-три недели непременно ездил в Ольхово. Осенью и весной – на пароходе (дешевые были билеты – 30 копеек за четыре часа путешествия на «Кассире»!).
Зимой ходил пешком. Чаще всего – один, иногда – с попутчиками. Много раз я вымерял эту дорогу – 25 километров, знал каждый поворот, поля, перелески, редкие деревушки.
Одно путешествие хорошо помню: шестой класс, декабрь, холодина. Под вечер прибежал Ленка:
– Коля! Корь! Карантин! На неделю распустили… Ура!
Тут же собрался, не хотел терять ни одного дня.
Шел один, ночью, дрожал, боялся, мерз. Ветер сбивал с ног. Так устал, что ложился около дороги отдохнуть. Немного не дошел, выбился из сил. Глухая ночь, деревни спят… Нашелся дом с огоньком, постучал, откликнулись:
– Чей ты, парень?
– Акушерки Елизаветы Кирилловны…
