Наталья Старосельская - Сухово-Кобылин
Они, те, кого мы называем сегодня классиками, просто лучше других понимали, что в наследство нам и нашим потомкам перейдут все те же извечные парадоксы бытия, все те же беды и пороки общества. Но знали ли они — в каких обличьях явятся нам эти беды и пороки? Нет. Не станем преувеличивать их предчувствий и предощущений.
Может быть, Сухово-Кобылин, проживший очень долгую жизнь, в чем-то оказался прозорливее Достоевского. Во всяком случае иллюзий он не питал и знал, что настоящее время, подлинный расцвет его Расплюева — впереди.
И в этом тоже по-своему проявился азарт игрока, вызов Судьбе, вызов будущему…
Напоследок судьба решила подарить Сухово-Кобылину минуты славы, о которой он так страстно мечтал всю жизнь. 9—11 мая 1900 года, за несколько месяцев до суворинской премьеры, в Ярославле проходили торжества в честь 150-летия первого русского театра. Александр Васильевич, живший в то время во Франции, принял приглашение ярославского губернатора Б. В. Штюрмера — в программе праздника был спектакль «Свадьба Кречинского».
Секретарь Сухово-Кобылина, Александр Михайлович Молегин, который с 1898 года вел дневник драматурга, писал: «Дождь. В 12 часов выехали из Москвы и на другой день, утром в 9.30 приехали в Ярославль. Группа Малого театра приветствовала и желала долгих лет. 11 числа „Свадьбу Кречинского“ играли отлично. Варламов в роли Муромского превосходен. Давыдов в Расплюеве и Рыкалова в Атуевой — тоже отлично. Аплодисменты с криками и вызовами автора на сцену. После первого действия четыре раза поднимали занавес и четыре раза публика просила и чествовала автора на сцене; после второго и третьего действия они по просьбе публики выходили на сцену по три раза…»
Судя по рассказам тех, кто присутствовал на торжествах в Ярославле, Сухово-Кобылина и его «Свадьбу Кречинского» действительно принимали триумфально! Может быть, этот день стал одним из самых счастливых в жизни того, кому жить оставалось уже совсем немного…
Открывая торжества, князь С. М. Волконский произнес речь, в которой впервые была дана столь высокая оценка Сухово-Кобылина. Разумеется, Александр Васильевич и раньше слышал много добрых и возвышенных слов в свой адрес и от Аполлона Григорьева, и от И. Панаева, и от М. Щепкина, и от многих других. Но это всегда были суждения по поводу конкретного произведения и никогда — констатация того обширного литературного и общественно-политического контекста, в котором его произведения существовали: зарождались, жили, наполнялись новым смыслом, выстраивались в целостную философию.
Слова князя Волконского должны были доказать Сухово-Кобылину, что жизнь его прошла отнюдь не зря.
«В розданной нам сегодня биографии Волкова читаем, что ярославцы приглашались в волковский амбар посмотреть „некое лицедейство, крайне диковинное и до того времени в Ярославле невиданное“, — говорил князь. — Ныне ярославцы приглашают нас посмотреть некое лицедейство, крайне диковинное и до сего времени в России невиданное. Юбилейные торжества имеют значение в том смысле, что они отмечают моменты в развитии общественного самосознания.
Как путник, идущий длинною дорогой, развлекаясь быстрой сменой чередующихся впечатлений, вдруг услышит дальний звон вечернего колокола, останавливается, озирается, смотрит, докуда он дошел, вспоминает, откуда вышел, думает о том, куда ему и сколько осталось идти, — так поколения людей: родятся, подрастают, собрав пожитки своих духовных способностей и сил, отправляются в тяжелый жизненный путь, — каждый в свою сторону, каждый для себя, занятый сменой чередующихся событий.
И вдруг „глагол времен“ неумолимым звоном возвещает, что протекло столетие; поколение современников останавливается, озирается, люди на время бросают свои частные занятия, собираются вместе и спрашивают себя: „Где мы, откуда вышли, куда идем?“
Откуда мы вышли, мы, здесь собравшиеся?
Отсюда, из Ярославля, из этой колыбели, к которой притекли с самых разных концов нашей земли.
Где мы? До чего дошли? Увидим сегодня вечером и в следующие вечера: лучшие силы родного нам искусства покажут нам, до чего мы дошли, и думаю, что тени Волкова, Гоголя и Островского не смутятся; не смутится и сердце маститого писателя, который „для берегов отчизны дальней“ покинул край чужой, чтобы своим присутствием украсить наше собрание. Он увидит свое детище, взлелеянное с любовью в надежных опытных руках.
Куда идем? Будущее всегда подернуто мраком, но неисповедимые глубины его озаряются светом надежды, когда прошлое светло; а наше прошлое полно явлений, внушающих силу и крепость для продолжения работы.
Первое столетие русского театра совпало с самой блестящей порой русской сцены: искусство, которое в сто лет времени свершило путь от Волкова до Щепкиных, Мочаловых, Садовских, обладает сильными задатками молодости и здоровья.
Не дадим же этим задаткам зачахнуть, поставим их в условия, благоприятные для их развития; всякое деяние в этом направлении будет обеспечением будущего, данью уважения прошлому и верным вкладом в духовный памятник тому скромному, но великому мужу, которого мы чествуем сегодня…» (выделено мной. — Н. С.).
Эти слова о прошлом, из которого нынешнее поколение вышло, и будущем, в которое оно стремительно продвигается, — во многом совпадали с мыслями Александра Васильевича, с пафосом не только его творчества, но и жизни. Осознать себя на закате дней внутри этого движения Времени в качестве одного из полноправных созидателей — могло ли что-нибудь удовлетворить Сухово-Кобылина более?.. Ведь он так много размышлял на страницах своего «Учения Всемир» о «настоящем, прошедшем и будущем».
«Время есть единство трех моментов — прошедшего, настоящего и будущего, из которых прошедшее и будущее суть экстремы, а настоящее есть их связка и само время представляется как спекулативный дикотиледон, а потому и образует три модальности времени, а именно: 1-я модальность есть прошедшее, или палеонтология, 2-я модальность — будущее, или социология, 3-я модальность, их связующая, есть настоящее, или мгновенность перехождения, т. е. мелькание или эналлакс из будущего в прошедшее…
Если взять рассудочный мир как поятую сферу, то нами изживаемая эпоха есть первый момент этого сключения, а именно, религиозно-рассудочный, или чувственно-рассудочный момент.
Следующий за ним будет чисто-рассудочный момент, воистину универсальное развитие практического духа — технически поятая разработка всей планеты, универсально-технический момент, неустанная рассудочная, т. е. промышленная борьба за существование и самое безжалостное потребление и истирание в прах и пепел слабых рас, т. е. универсальная очистка — селекция сильных рас.
