Александр Пузиков - Золя
Замысел этот долгое время оставался неосуществленным, и вернулся к нему писатель, лишь закончив «Три города». Только теперь он мечтал не об одном романе, а сразу о трех, еще позднее — о четырех. «Четвероевангелие»! Может быть, потому, что новая серия открывала в его творчестве новые пути, он подробно останавливается на ее замысле. В одной из рабочих заметок мы читаем: «Я могу удовлетворить тяготение к присущему мне лиризму, обратившись к фантазии, позволив себе совершить прыжки воображения в мечту и надежду. Я желал бы прославить сверкающий оптимизм. Это естественное заключение всего моего труда — после длительного изображения фактов действительности без учета завтрашнего дня, после логической манеры и моей любви к силе и здоровью, плодовитости и труду. Меня особенно радует возможность изменить мой стиль, возможность предаться лиризму и фантазии».
В записи 1897 года, появившейся вскоре после окончания «Парижа», Золя дает характеристику «Трех евангелий»:
«В первом романе «Плодовитость» я разрабатываю сюжет, задуманный мною под названием «Отбросы». Но я смягчаю и расширяю этот сюжет, превращаю его в гимн плодовитости…
«Труд» — это произведение, где я хотел бы по примеру Фурье заняться организацией труда — труда, как творца и регулятора мира. Я сотворю Город — город будущего, наподобие фаланстера…
Затем «Справедливость» представит мне третью площадку, на которой будет воссоздано человечество поверх всех границ».
Идея романа «Истина» возникла позднее, под влиянием дела Дрейфуса и после того, как уже была начата работа над «Плодовитостью».
Думая о будущих героях новой серии, Золя приходит к мысли связать «Четвероевангелие» с «Тремя городами». Почему бы в главные персонажи не вывести детей Пьера Фромана, наделив их именами евангелистов? Решение принято. В «Плодовитости» появляется Матье (Матвей), в «Труде» — Люк (Лука), в «Истине» — Марк, в «Справедливости» — Жан (Иоанн).
Проект здания новой четырехтомной эпопеи был построен довольно быстро, но в процессе работы он совершенствуется и в него вносятся изменения. Золя стремится к тому, чтобы общая композиция романов служила одной (идейной цели, а цель эта — утопическая мечта о переустройстве общества. Вот как мыслится Золя последовательность общественной эволюции: «1) Плодовитость, которая населяет мир, создает жизнь. 2) Труд, который организует жизнь — регулирует ее. 3) Истина, которая является конечной целью всякой науки и подготовляет к Справедливости. 4) Справедливость, которая объединяет человечество, воссоздает семейные связи, обеспечивает мир и способствует установлению полного счастья».
Итак, первый том серии Золя посвящает вопросам деторождения. Вопрос этот для Франции того времени был вовсе не праздным. Естественный прирост населения в стране неизменно падал и в последнее десятилетие века практически свелся к нулю. Многие французские ученые пытались объяснить столь необычное явление, найти способы исправить положение. Несомненно, что дискуссии на эту тему, появление научных трудов экономистов, врачей, демографов в известной мере побудили Золя взяться за перо. Но были у него для этого и более веские основания. Жизнеутверждающая философия радости бытия заставляла его и раньше возмущаться нравами буржуазии, которая в своем эгоизме попирала естественные законы природы, любовь плодоносящую предпочитала любви бесплодной. В «Добыче» он создал образы Максима и Рэне — изнеженность и хрупкость которых не способна была продолжать жизнь, в «Накипи» показал всю пагубность для семьи узаконенного обществом адюльтера, в «Нана» — разрушительную силу проституции. Он осудил Лазара за отвращение к жизни и созиданию («Радость жизни»). Но он же восславил здоровых, дорожащих жизнью и потомством людей, таких, как Полина, Клотильда, Жан.
Создавая роман «Плодовитость», Золя хотел показать не только болезнь (что он делал часто), но и «лекарство от нее». И это второе намерение, о котором он однажды поведал сотруднику газеты «Раппель», существенным образом сказалось на форме и тоне всего романа.
«Плодовитость», по выражению Золя, — это роман-трактат, роман-проповедь. Он не скрывает, а скорее, наоборот, подчеркивает публицистичность своего произведения.
В самом начале романа мы присутствуем при споре Матье, выражающего мысли автора, с двумя его антиподами — с землевладельцем Сегеном и модным писателем Сантером. Матье «исповедует религию плодородия», видит смысл жизни в постоянном ее обновлении, смотрит на любовь и брак как на высокую миссию человека, стоит за крепкую многодетную семью, протестует против всякого «обмана природы» в отношениях между мужчиной и женщиной. Матье образован, начитан, но простые мысли его столь ясны и естественны, что не требуют особых доказательств. Сеген и Сантер — воплощение той тенденции, которая ведет, по мнению Золя, к разложению семьи, распаду общества, вырождению человечества. Прожигатель жизни Сеген смотрит на брак как на «неприятную необходимость»; Сангер — «из принципа и расчета» — вечный холостяк, использующий «в своих целях светские пороки». Для защиты этих пагубных взглядов и привычек они мобилизуют науку, философию и даже религию. Они утверждают, что наука обанкротилась, человечество ожидает мрачная участь, ссылаются на учение Мальтуса, Ницше и даже на Христа, у которого не было «ни семьи, ни жены, ни ребенка». Для них размножение человечества, материнство, многодетность несовместимы с цивилизацией. Их идеал — бесплодие, «любовь без последствий», эгоистическое наслаждение жизнью, от которой они хотят брать все, не отдавая ничего взамен.
Все дальнейшее развитие романа как бы иллюстрирует последствия той и другой точки зрения на жизнь. Жена Матье Марианна каждый год рожает детей, семья их растет и процветает. Свою любовь к жизни они подкрепляют трудом, преобразуя пустоши и болота в цветущие оазисы плодородия. Но, увы, их примеру следуют немногие.
Большинство персонажей романа, по разным, правда, причинам, оказываются сторонниками идей Сегена и Сантера.
Фабрикант Бошан, у которого служит Матье, больше всего боится появления второго ребенка, так как это привело бы к разделу накопленного богатства; бухгалтер Моранж и его супруга Валери боготворят единственную дочь и потому отказываются от других детей. Только таким образом они могут скопить деньги на приличное приданое своей любимице. Баронесса Серафима Лович, оставшись вдовой, предпочитает замужеству и материнству безумную погоню за наслаждениями. Чета Анжеленов боится утратить с появлением ребенка молодость и любовь друг к другу. Даже мельник Лепайер и его жена страшатся многодетности, так как это потребовало бы лишних денег и уменьшило их достаток. По иным причинам вынуждены отказываться от деторождения молодые работницы, девушки из бедных семей. Их заработок так мал, что лишний рот может погубить и их самих и их близких.
