Матвей Гейзер - Маршак
«Психею» Маршак перевел в 1908 году, в двадцатилетием возрасте. И, разумеется, шедевра не получилось:
…Кровь моя течет ручьем,
Жизни пыл в потоке том
Гаснет, я изнемогаю
И с победой — умираю.
Но для нас этот перевод интересен тем, что он показывает, каким было вхождение Маршака в мир Гейне. Что же касается «Психеи», то это стихотворение переводили многие русские поэты, первым это сделал Майков. Но самый «гейновский» перевод «Психеи», по моему мнению, принадлежит Александру Кочеткову:
В жар и в дрожь ее бросает, —
Всех живых прекрасней он.
Бог любви разоблаченный
Убегает, пробужден.
Восемнадцати столетий
Казнь бедняжке суждена,
Грех великий: обнаженным
Бога видела она!
И еще хочу привести удачный, на мой взгляд, перевод последней строфы, выполненный 3. Васильевой:
Вечно длится искупленье!
На прощенье нет надежд.
Ах, зачем она глядела
На Амура без одежд.
В 1925 году Маршак ездил на лечение в Германию, но посвятить время исключительно своему здоровью — не «по-маршаковски». Он совершенствовал свои познания в немецком, который изучал еще в гимназии, и естественно читал в оригинале Гёте и Гейне. И разве мог он не прочитать знаменитую «Лорелею». Ведь это стихотворение Гейне перевели десятки — да-да, десятки русских стихотворцев: Майков, Михайлов, Павлова, Вайнберг, Блок, Левик…
Пройдет двадцать лет, и Маршак-переводчик тоже обратится к немецкой легенде о волшебнице и обольстительнице Лорелее, которая своим дивным пением и белокурыми волосами пленяла, завораживала рыбаков. Забыв обо всем, они теряли контроль за ходом судна и погибали в рейнских водоворотах.
…Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая
И гребень в руке — золотой.
И кос ее золото вьется,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льется,
Неведомой силы полна… —
так «Лорелею» перевел ученик и друг Маршака Вениамин Левик. А вот как эти строфы переведены Блоком:
…Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Златым убирает гребнем.
И песню поет она:
В ее чудесном пенье
Тревога затаена…
Эта же строфа из «Лорелеи» в переводе Маршака:
…Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым…
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна…
Когда-то поэт Лев Владимирович Гинзбург, много переводивший с немецкого, сказал: «Я иногда ревную Маршака к англичанам. Когда я читаю его переводы с немецкого, в особенности — из Гейне, они кажутся мне более ясными и определенными, чем в оригинале. В переводах Маршака, в отличие даже от таких блистательных переводчиков Гейне, как Фет и Блок, образы Гейне становятся более четкими, зримыми, сохраняя при этом немецкую интонацию».
Существует мнение, что наиболее трудна для перевода первая строфа «Лорелеи». Вот ее подстрочник: «Я не знаю, что бы это значило, / Что (почему, отчего) мне так грустно, / Сказка (или легенда) старых времен / Не выходит у меня из головы (из моей головы)». Вот эта строфа в переводе Льва Мея:
Бог весть, отчего так нежданно
Тоска мне всю душу щемит
И в памяти так неустанно
Старинная песня звучит…
Перевод этой строфы, достаточно близкий к оригиналу, почти подстрочный, читаем у В. Гиппиуса:
Не знаю, что за причина,
Что так печален я;
Все той же сказкой старинной
Полна душа моя.
Совсем иначе выглядит эта строфа в переводе Блока:
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покоя
Мне сказка старых времен…
Нелегко далась эта строфа и Самуилу Яковлевичу. Сохранилось более двадцати вариантов маршаковского перевода этой строфы.
Я имел счастье слышать рассказ самого Маршака о работе над переводом «Лорелеи». Однажды у нас с ним зашел разговор о Гейне.
— Гейне знаете? Читали в оригинале? — спросил он.
— Это мой любимый поэт, — ответил я и, желая «проявить» свои познания, прочел наизусть на немецком «Лорелею» и свой перевод:
В каком-то душевном разладе
Давно нахожусь я с собой.
Забытая старая сказка
Совсем отняла мой покой.
За Рейном высокие горы…
В какой-то невидимой мгле
Мне видится — девушка в белом
Стоит на высоком холме.
Маршак снял очки и так пронзительно посмотрел на меня, что я смутился и замолчал.
— Ну, знаете, голубчик, — сказал с ехидцей Самуил Яковлевич, — по поводу «душевного разлада» у Гейне в этом стихотворении нет ни слова. А что касается «девушки в белом», то перевод вы делали, видимо, под влиянием не Гейне, а Есенина… — И, улыбнувшись, продекламировал: — «Да, мне нравилась девушка в белом, а теперь я люблю в голубом…» А вот «мгла»… Что-то я у Гейне не нахожу этого слова. Да еще «невидимая мгла»! Мгла потому и мгла, что она «невидимая»… Впрочем, вы не первый — «Лорелею» переводили на русский язык десятки поэтов, но ей не выпала в русской поэзии такая счастливая судьба, как, скажем, другому стихотворению Гейне «На севере диком». Перевел это стихотворение Тютчев, но его перевод остался незамеченным, хотя немецкий язык он знал в совершенстве.
Самуил Яковлевич вдохновенно прочел перевод Тютчева:
На севере мрачном, на дикой скале,
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он и в инистой мгле,
И сон его буря лелеет…
Я хотел было спросить Самуила Яковлевича, почему такой дивный перевод остался «незамеченным», но не отважился. А глупый вопрос все же задал:
— Так все же у Гейне — сосна или кедр?
По выражению лица Самуила Яковлевича я все понял… После паузы он продолжил:
— Есть в переводах непостижимая тайна. Их можно сделать очень близкими к оригиналу, но неожиданно для переводчика возникает новое стихотворение, ничего общего не имеющее с оригиналом. А бывает, что переводчик «уходит» от оригинала, а его творение передает что-то самое сокровенное, что было у автора.
