Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания
Р. Барцель не прочь провести различие между протоколами периода переговоров и резолюцией бундестага. Поскольку резолюция будет сопровождать ратификацию, она превращается как бы в часть «фертрагсверка» (договорного пакета).
Не забыты письмо о «немецком единстве», Западный Берлин, Общий рынок, НАТО. Кто-то подтягивает тему «человеческих прав». Это дает В. Брандту повод закрыть ту часть встречи, которая предполагала участие и присутствие посла.
Резиденция Брандта в кольце корреспондентов. Прорвать его не легче, чем блокаду Ленинграда. Машина медленно пробирается мимо дюжин выставленных в упор на вас микрофонов. Журналисты требуют хотя бы полслова об атмосфере встречи. Отделываюсь общим замечанием с положительным подтекстом и на всех парах в посольство.
В кабинете посла посланник А. С. Каплин, советник М. И. Воронин, первый секретарь Г. С. Шикин. Мы с В. А. Коптельцевым делимся впечатлениями от встречи с «политической элитой». Шикин сконцентрирован на проекте резолюции, ему выполнять перевод, и сразу он напоролся на пункт 2.
– Очень плохое положение. Несмотря на односторонний его характер. Москва нас не поймет, если смолчим.
Спонтанная реакция уравновешенного Шикина совпала с поступившим сигналом, что сим «подарком» мы обязаны ведомству Г.-Д. Геншера. Проморгал на Венусберге, исправляйся сейчас. Решаю, что одного буду добиваться непременно – подтверждения правительством В. Брандта – В. Шееля того, что обязательства ФРГ по Московскому договору резолюцией не затрагиваются и полностью остаются в силе. Все остальное, включая неизбежное недовольство Центра, отступило на второй план.
Связываюсь с X. Эмке и извещаю его, что у «советского правительства будут возражения». Чтобы пункт 2 не заскучал, дополняем к сомнениям концовку пункта 5 («германский вопрос» открыт…). Поручаю М. И. Воронину позвонить Р. Барцелю и сообщить ему то же самое. Ставлю Москву перед совершившимися фактами. Сам же отправляюсь на другой берег Рейна – там у одного из коллег прием по случаю национального праздника.
Посол Австрии Гредлер отделяется от группы других гостей, чтобы сказать:
– Я отправил в Вену телеграмму, что боннская коалиция пополнилась новым участником. До сих пор она звалась социал-либеральной. Как величать ее впредь?
Рассказываю не столько о случившемся на встрече у Брандта, сколько после нее. Гредлер считает, что все образуется. Можно было бы обойтись без моего демарша. Резолюция не имеет международно-правовых последствий. Она – прощальное «прости» прошлому. Действовать будет договор.
Сплошь звонки и бега. Прибыл польский посол В. Пиантковский. Я готов понять его недоумение, связанное с резолюцией бундестага. Пиантковский несколько успокаивается, услышав от меня, что мы никак не сопрягали резолюцию с Варшавским договором, а сам проект с начала до конца является западногерманским произведением.
Посла Франции Ж. Сованьярга занимал венусбергский феномен. Что должны были значить состоявшиеся у Брандта консультации? Не возникает ли здесь прецедент (заботит проекция на германский вопрос), который может повлиять на европейскую ситуацию?
До этого, однако, визит в ведомство канцлера. Брандт принимает предложенную мною развязку. Он включит в текст своего выступления 10 мая в бундестаге заверения, что а) договоры могут толковаться только исходя из договоренностей, достигнутых между сторонами и составляющих фертрагсверк, и б) резолюция бундестага ничего не меняет в правах и обязанностях, вытекающих из договоров, в том числе обязательств в отношении существующих границ.
Затем встреча с В. Шеелем. Министр в свою очередь подтверждает, что положения одностороннего проекта, предложенного вниманию бундестага, не отразятся на качестве обязательств Федеративной Республики, в том числе по вопросу о границах. Это понимание будет доведено до сведения фракции ХДС/ХСС как соавторов проекта.
Р. Барцель назначил мне встречу в 8.00 10 мая. На этот раз я явно нарушаю указания Москвы. Семь бед – один ответ. Если бы договор благополучно прошел бундестаг в этот день, никто не прицепился бы. Но Барцелю не терпится взять реванш за унижение 28 апреля.
Разговора не получилось. Барцель дает понять, что вчера я спутал ему карты и понадобится время для усмирения фракции. Тут появляется Р. Штюклен.
– Если бы вы сами заявили или не опровергли наше заявление, что резолюция бундестага отражает также точку зрения советской стороны, то можно было бы…
– Я недвусмысленно показал вам вчера, что предложенный проект носит сугубо односторонний и в ряде пунктов несбалансированный характер. Утверждать иное значило бы вступать в конфликт с фактами.
Штюклен порывается что-то сказать, но Барцель останавливает его, и оба парламентария удаляются.
Возвращаюсь в посольство. Меня поджидает телеграмма Громыко: «Прекратите обсуждение с западными немцами заявления». Отвечаю тотчас: «Текста заявления не обсуждал и не собираюсь обсуждать».
Час или два спустя министр вызывает меня на связь по открытому телефону:
– Валентин Михайлович (впервые за пятнадцать лет обращается по имени), как вы думаете, не облегчит ли достижения положительного результата сегодня, если мы…
Министр скороговоркой перечисляет в основном, правда, косметические улучшения нашей позиции. Два бы года или хотя бы два месяца назад нынешнее откровение ему явилось! Не иначе, опять генеральный «подсказал».
Отвечаю подчеркнуто спокойно:
– Ваши соображения, безусловно, полезны. Но сегодня ХДС/ХСС, не будучи в состоянии сказать «нет», еще не склонны произнести «да». Процедура ратификации в бундестаге завершится в течение недели, и есть основания полагать – положительно.
Мне предстоит еще беседовать с Брандтом, передавая ему устное послание Брежнева, встречаться с Шеелем и Франком для согласования деталей переправки в Москву резолюции бундестага. С трудом усваивается, что не будет «принятия к сведению» резолюции или «принятия» ее вообще. И то и другое предполагает выражение отношения к содержанию передаваемого документа. Поскольку можно ограничиться уже имевшим место моим комментарием, остается следующее: МИД ФРГ передаст мне в пакете текст резолюции, а я ее отправлю в Москву.
Ровно неделю спустя (17 мая) решающее голосование в бундестаге по законопроектам о ратификации Московского и Варшавского договоров. Наш договор был утвержден 248 голосами против 10 при 238 воздержавшихся, Варшавский соответственно 248 за, против 17 и при 230 воздержавшихся. Резолюция собрала 491 голос при 5 воздержавшихся.
В посольство звонит профессор X. Эмке, чтобы поздравить с завершением эпопеи.
