Г. Бельская - Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых
Этот вихляющийся, жидконогий, весь изломавшийся от упоения своей властью председатель Губчека Лукоянов Фёдор, интеллигентик; явное дело, что бьет на то, чтобы казаться страшным и жестоким, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь.
Недавний молодой меньшевик и без году неделю большевик.
Но что же делать? Ведь даже поговорить не с кем.
Борчанинов? Нет. Приказ свыше для него — все, это материал неподходящий. Туркин? Выпивает. Не годится. Он хорош трезвый. Молчать где нужно умеет, но пойдет ли он против приказов, если будет нужно? А ведь если есть хотя бы самое малое сомнение, то лучше отбросить. Надо думать одному и делать одному.
Но как делать? Если пойду в «Королевские номера» и просто пристрелю Михаила, то?..
Кто поверит, что я, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, действовал самостоятельно, без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят. Будут шуметь, кричать, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может получиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии. Баррикаду контрреволюции. А после моего выстрела будут продолжать расстреливать рабочих. В этом вопросе — что делать? Как выпрямить линию?
Если нельзя ничего сделать с тем безвозвратным, то надо, непременно надо что-то сделать, чтобы этого не было в будущем…»
И Ганька решил действовать.
Встретив Секретаря Пермского Губкома РКП (б), он заявил ему, что хочет перейти на работу в ЧК для «выправления линии». Немало подивившись этому, М.П. Туркин согласился, получив заверения Ганьки, что работа эта будет для него временной.
Следующим шагом было устранение А.Л. Борчанинова, который мог помешать задуманному. И подходящий момент не заставил долго ждать. Зайдя в один из вечеров в Горисполком, Мясников застал А.Л. Борчанинова сильно пьяным. Не мешкая, Ганька вызвал наряд милиции, который и увёз Лукича в отделение «проспаться»… А последствия были самые жестокие — постановлением Пермского Совдепа и Пермского Бюро Губкома РКП (б) А.Л. Борчанинов был снят с занимаемой должности и направлен на фронт.
В первый же день своей работы в ЧК Мясников потребовал у Ф.Н. Лукоянова отчёта о работе, и было принято решение перестроить работу ЧК коренным образом, а именно:
1. Рабочих и крестьян впредь не расстреливать;
2. Определить конкретно, кто подлежит расстрелу: высшие чины полиции, жандармы, шпики, провокаторы;
3. Общая линия ЧК — борьба против буржуазии и священнослужителей.
Все три предложения были приняты безоговорочно, а также произведена кадровая перестановка: мешавший Ф.Н. Лукоянов был направлен на повышение в Екатеринбург, на должность председателя вновь созданной Уральской Областной ЧК, его заместитель П.И. Малков стал председателем. Сам же Г.И. Мясников, хотя и мог возглавить ЧК, но так как это не входило в его планы, выбрал для себя должность его первого заместителя, каковым, по сложившейся в чекистской среде традиции, всегда был Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией.
Заговор убийцГанька начал с того, что стал исподволь распространять слухи о «вольной жизни» Михаила Романова в Перми. Рабочие начали роптать и даже собирать по этому поводу митинги. Одна из резолюций такового, попавшая в Пермской Городской Совдеп, гласила: «Если органы власти не посадят Романова-младшего под замок, рабочие сами с ним разделаются».
Всё это как нельзя лучше подходило к планам Ганьки, решившего покончить с Великим Князем. Поначалу он хотел его просто расстрелять. Но вызвав на собеседование в ЧК Михаила Романова и Николая Николаевича Джонсона, понял, что без убийства Н.Н. Джонсона в этом деле не обойтись. А так как Николая Николаевича упорно продолжали считать английским подданным, ясно было, что дело это может закончиться международным скандалом. Поэтому для того, чтобы сгладить эти, с позволения сказать, острые углы, Ганька решил организовать похищение Великого Князя под видом якобы действующей в Перми подпольной офицерской организации. Самим же «похищаемым» следовало сказать о том, что их переводят вглубь России в связи с выступлением чехословаков. А вывезя намеченные жертвы в хорошо известные ему окрестности Мотовилихи, покончить с ними одним махом, после чего объявить о побеге Великого Князя и произвести аресты всех лиц из его ближайшего окружения, после чего — расстрелять уже, так сказать, в официальном порядке…
Когда план был готов, Ганька приступил к выбору подельников в этом деле.
Из воспоминаний Г.И. Мясникова:
«Какой же план? Ввиду приближения фронта, необходимо эвакуировать в глубь России. Это будет написано в мандате того товарища, который войдет к нему и прикажет собираться. От кого мандат? От ЧК. Кто подпишет? Поддельный. Печать? Бланк? Приготовлю заранее. Кто напечатает мандат? Я сам нахлопаю.
Сколько нужно человек? Чем меньше, тем лучше. А сколько? Один пойдет с мандатом в его комнату. Другой будет наблюдать с лестницы, и передавать вниз третьему, а один в запасе: четыре, и я пятый. Достаточно.
Сколько лошадей? Две. На каждой по три человека. Лошади без кучеров. Кучера наши, из этих четверых.
Куда его везти? В Мотовилиху. А где ему могилу сделать? За Малой Язовой. Да это неважно. Да только надо точно знать и определить, чтобы бестолковщины и суетни не было.
Приготовить ли заранее яму или нет? Не нужно. Будут разговоры, догадки. Это не так сложно.
Кого наметить на это дело? Нужно твёрдых, настрадавшихся от самодержавия, видевших все ужасы, все бичи и скорпионы, готовых зубами глотку перегрызть. Нужно людей, умеющих молчать и, в-третьих, верящих мне больше, чем себе, и готовых на всеу если я скажу, что это надо в интересах революции. Таких людей в Мотовилихе немало. Но надо, чтобы они были простыми рабочими, свободными от всяких ответственных постов. Это на всякий случай, чтобы нельзя было свалить на советскую власть, если даже все это всплывет наружу, что прямо невероятно. Итак, берем двух лошадей без кучеров. К 12 часам ночи подъезжаем к Королевским нумерам и действуем. Мандат надо приготовить. Хотя? Ведь я буду работать в ЧК и все сделаю в один вечер.
Как будто план уже есть?
В первую очередь Николай Жужгов. Рабочий. Был в каторге. Видел все прелести царского режима. 7 лет работал в каторге. Все видел. Все испытал. И злоба у него не кипит, нет, а злоба какая-то холодная, расчетливая, не волнующаяся, а постоянная, пропитывающая все его существо. Он будет казнить, не волнуясь, как будто браунинг пристреливает. (…) Это был мститель народный, заряженный на всю жизнь ненавистью к эксплуататорам. Лучшего для моего дела не найти. К тому же он связан со мной дружбой 1905 и 1906 года.
