Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы - Педиконе Паола

Его фраппируют блоковские строчки типа «Так вонзай же, мой ангел вчерашний, // В сердце острый французский каблук…» и «И перья страуса склоненные // В моем качаются мозгу…»

– Перья страуса в мозгу – какой ужас!

Говорили о поэтах ХХ века. «Самым-самым» он считает Ахматову. Потом Пастернака. Упомянул также Александра Добролюбова. [100]

25 декабря 1980 г.

Позавчера с А. А. ходили на почту за журналами. На углу Садового кольца и улицы Чехова нас не пропустили милиционеры, т. к. в этот день хоронили Косыгина и почти весь центр оцепили. Мы добрались до почты дворами. Потом хотели поехать на Пушкинскую (в магазин пишущих машинок), долго ловили такси, но таксист не повез, поскольку и там движение транспорта перекрыли.

Тогда мы вернулись домой, купив по пути горячих бубликов (в «Бубличной» напротив магазинчика «Союзпечати», куда А. А. всегда заглядывает, чтобы прикупить марок для своей коллекции). Потом пили чай с «горячими» бубликами (они, конечно, успели остыть) и смотрели по TV похороны Косыгина. И Арсений Александрович сказал:

– Кто бы ни умер, все равно жалко. 7 января 1981 г.

5-го вечером (в шесть часов) позвонил Тарковский; они приехали на ночь в Москву. Просил привезти книгу Тейяра де Шардена и заодно купить по дороге еды. Тарковский был бодр, весел по-настоящему. В начале десятого приехала Нина Бялосинская. А. А. отдал ей написанное им предисловие к стихам Марка Рихтермана для публикации в «Дне поэзии».

28 апреля 1981 г.

26-го, на Пасху ездили с Радковским в Переделкино. Тарковского встретили на крыльце Дома творчества. Погода была чудесная (впервые за много дней), и мы пошли в парк. Побрели сначала по дорожке, а потом по траве, похожей на свалявшуюся овечью шерсть (выражение Тарковского), до заброшенного теннисного корта. Сидели на скамье, грелись на солнце, говорили. О Нарбуте, Шестакове… Радковский высказал мысль, что Ходасевич полностью, на сто процентов реализовал себя как поэт, а вот Сельвинский, который был куда более одарен, реализовался лишь на сотую долю процента; потому, мол, и не стал большим поэтом. Тарковский с этим совершенно не согласился. Он сказал:

– Ранний Ходасевич – это, конечно, слабые стихи; он развивался очень постепенно. Но то, с чего Ходасевич начинал, – до этого Сельвинский и в конце жизни не дошел.

Вообще Тарковский считает Ходасевича одним из лучших русских поэтов и ставит его рядом с Ахматовой. <.>

После обеда приехал Ревич; он привез в подарок Тарковскому томик Петрарки. Заговорили о переводах. Радковский сказал, что переводная литература – это фикция, миф… Ревич горячо возражал. Завязался спор. Татьяна Алексеевна сказала Радковскому в ужасе:

– Саша, что вы говорите! Вы хотите сказать, что Арсений Александрович почти всю жизнь занимался ничтожным и ненужным делом? Но не будь переводов Тарковского, кто бы сейчас знал Абу-ль-Аля аль-Маарри? Кто из русских читал бы Махтумкули?

Ревич обмолвился, что Тарковский тоже считает переводную литературу (поэзию) малозначащей; сам же он придерживается иного мнения. Пока шел разговор, А. Т. больше помалкивал, не выказывая никакого интереса к предмету спора.

6 мая 1981 г.

В среду был в Переделкине. Возил на визирование Арс. Ал. его интервью для «Химии и жизни». Там были Саша Радковский и племянник Капицы, [101] который безостановочно фотографировал А. А. Он приехал с целью пригласить Тарковского выступить с чтением стихов у него на квартире. [102]

15 мая 1981 г.

Были в Переделкине. Еще издали заметили Татьяну Алексеевну, сходящую с крыльца Дома творчества. А напротив, на скамье рядом с дорожкой, сидели: А.П. Межиров, Арс. Ал., Лев Славин и его жена Софа. Со Славиным я познакомился год назад, здесь же, в Переделкино. Помнится, тогда у нас зашел разговор о Нарбуте. У меня была камера и я принялся фотографировать всю компанию в закатных лучах.

Слева направо: Александр Межиров, Ирина Лаврина, Арсений Тарковский, Софья Славина, Лев Славин, Татьяна Озерская-Тарковская. Переделкино. 15 мая 1981 года. Фото А. Лаврина

17 сентября 1981 г.

Тарковские в середине августа уехали в Голицыно, на днях вернулись. С 20-го у них путевка в Переделкино. Часто бываю у них. Играем в нарды, ведем бесконечные беседы. Арс. Ал. и Т. А. отредактировали рукопись моих детских рассказов «Одуванчиковый мед». Я и рад, и смущен. Но как было отказаться!

30 сентября 1981 г.

Сегодня с Ришей были у Тарковских в Переделкине. Сидели в баре, отмечая мой день рождения. Я привез малиновую настойку и кипрское вино. Настойку оценили много выше. – Гармония небес, – сказал Тарковский.

<.>

В августе в Голицыно Тарковский подарил мне набор переплетных инструментов, подаренный ему в свое время Г. Шенгели. Гобельный нож – просто чудо.

2 ноября 1981 г.

28-го октября умер Алеша, сын Тат. Алексеевны. Около 6 вечера. Обнаружил Боря, еще живого. Пока дозвонились до Переделкина, Алеша умер. Я приехал домой в 10 вечера и, узнав о смерти, сразу же помчался на «Аэропорт». Тарковские уже уезжали из Алешиной квартиры. Поехал с ними на «Маяковку». Две ночи подряд ночевал на полу в комнате Арс. Ал.

В воскресенье 1 ноября похоронили. С утра в морге вышла история – выдали чужой труп. Отпевали на «Соколе», во Всехсвятской.

8 июня 1982 г.

У Тарковских – радость. Татьяна Алексеевна на седьмом небе от счастья – наконец-то вышла книга Маргарет Митчелл «Унесенные ветром», которую она перевела вместе с Татьяной Кудрявцевой. Книге долго не давали ход – мол, воспевает рабовладельческий юг США, чуждые нам ценности и т. д. Арсений весьма горд за Татьяну. В издательстве ей разрешили выкупить 50 экз., еще 20 я привез из книжной лавки писателей. Но у Тарковских столько друзей, что не хватит подарить и половине. Говорят, на черном рынке эта книга (двухтомник) стоит 100 рублей.

20 августа 1982 г.

Наконец-то пришел тираж худлитовского однотомника Тарковского (стихи и переводы). Я ездил за экземплярами для Арсения в издательство и в книжную лавку писателей. Книга замечательная, за двумя исключениями – дешевая, желтоватая бумага и опечатки. Арсений очень переживает из-за них. Особенно из-за двух, совсем уж анекдотичных: в стихотворении «Степь» вместо «дохнет репейника ресница» напечатали – «дохнет репейника десница», а в одном из переводов – вместо «убежище пророка» – «убежище порока». В поэме «Слепой» вообще пропущено название! И это – лучшее издательство страны! Арсений надписал книгу: «Моим дорогим друзьям – Рише и Сашеньке, чтобы они были счастливы своей любовью – с любовью и благодарностью».

16 мая 1983 г.

Вчера поздно вечером позвонил Тарковский. Днем он не мог разыскать меня по телефону (меня не было дома) и приехал в Москву из Переделкино на такси. Приехал один, Т.А. приболела и осталась в Доме творчества. Попросил отвезти его в боткинский морг и на кладбище – умер Виктор Виткович, его давний друг.

В морг мы приехали рано, минут за сорок до назначенного часа.

Провожать Витковича собрались люди «иного времени». Арсений познакомил меня с Инной Лисянской. [103] Она и ее муж Семен Липкин – среди авторов скандального альманаха «Метрополь». Когда за участие в «антисоветском» альманахе из Союза писателей исключили Виктора Ерофеева и Женю Попова, Липкин и Лиснянская в знак протеста тоже вышли из Союза. После морга мы поехали на кладбище, где-то в районе Химок. Могила была не близко от входа. Арсению тяжело идти, протез то и дело «черпает» землю, но он идет и идет, опираясь на палку и мою руку.