Анатолий Виноградов - Стендаль
«В добрый час, оставайтесь в Париже, но лишь при условии, что вы вступите в легитимистическую оппозицию, то есть будете сторонником самой большой нелепости: бурбонских лилий, Христа, римского папы и средневековой монархии Франции и будете всегда дурно отзываться о правительстве кого бы то ни было. Возьмите под свое покровительство какую-нибудь певичку из оперы и постарайтесь не разориться больше чем наполовину. Если вы будете исполнять все это, я буду продолжать видеться с вами, а через восемь лет, когда вам будет тридцать два, вы образумитесь полностью».
Трудно представить более ужасное предсмертное произведение, написанное каким-либо писателем мира, нежели эти советы, которые являются прямой противоположностью тому, что думает и чувствует сам Стендаль.
Наряду с творчеством он занимается раскопками, откапывает этрусские вазы, тщательнейшим образом прослеживает историю заселения Этрурии по всем материалам, какими располагал тогдашний Рим. В свободные часы он выходил на взморье. Перепела и другие птицы с африканского побережья летят куда-то в Россию, в Германию, в Северную Европу… С моря дует ветер, горячее солнце палит голову. Бейль был превосходным стрелком. Двоюродный брат рассказывает, что он из коляски пистолетной пулей убивал птицу на лету. Так и тут, нагруженный перепелками, он возвращается домой.
Дочь выходца из Франции, столяра Видо, попадается ему на дороге. Ее отец делает книжные шкафы для господина Бейля. Она кричит ему вслед:
— Господин Бейль, жара! Вам бы лучше накрыть голову!
Г-н Бейль сам знает, что жара, и он устает от этих длинных прогулок. Но у него в голове другие мысли, которые каждый раз возобновляются, когда он видит эту спокойную бедную девушку, всегда опрятно одетую в поношенное платье. Неожиданно возникает решение — устроить судьбу свою и этой девушки. То, что таким трудным казалось всегда и к чему все-таки стремилось сердце, может осуществиться, если не будет к тому «никаких препятствий». Совершенно официальным порядком Бейль делает предложение. Девушка Видо не отказывает, и искра затаенной радости мелькает у нее в глазах. Она видит ежедневно и хорошо знает этого человека. Но она знает также крутой характер отца и матери, а хуже всего — она знает, какие толки идут по всей Романье о порочных и отвратительных карбонарских связях господина французского консула.
Столяр не отказывает консулу. Это, конечно, большая честь. Но счастье дочери прежде всего; пишется письмо в Гренобль, тайком от Бейля, а Лизимак Тавернье приписывает от себя всевозможные коварные вопросы, на которые должен ответить брат столяра Видо, проживающий где-то в деревеньке за Греноблем. Ответ приходит с большим опозданием, когда измученный Бейль впервые узнал, что такое одиночество, охватывающее человека на пустынном побережье.
Но вот однажды утром раздается стук в дверь. Бейль смотрит в окно: французский пароход, привезший вчера почту, еще не ушел в Неаполь. Перед ним стоит одноглазый столяр, грустно, но решительно смотрит на французского консула и отказывает кавалеру ордена Почетного легиона в великом счастье стать мужем его дочери. В письме говорится: «Бейль? Вы говорите, Бейль? Старый Бейль умер, а ныне оставшийся в живых — это исчадие ада. Называйте его Стендаль — предшественник антихриста». Время сохранило для нас это замечательное письмо, после прочтения которого, со спокойной улыбкой пожимая руку, Бейль проводил столяра до двери и сел выправлять корректуру нового издания «Пармской обители»[111].
Эта работа была прервана. Уже в сотый раз приходит депеша по так называемому «Восточному вопросу». В 1807 году Бонапарт сказал: «Кто будет управлять Константинополем, тот будет управлять Европой, а быть может, станет истинным владыкой мира». В 30-х годах подвластные Турции Египет и Сирия неоднократно пытались силой добиться независимости. Николай I пришел на помощь султану, когда его армия была разбита египетскими войсками Мехмеда-Али, Франция же помогала Мехмеду-Али. Поэтому, признав в 1833 году власть султана над собой, Мехмед-Али в 1839 году вновь начал войну с Турцией. Россия и Англия, а затем Австрия и Пруссия заявили себя сторонницами турецкого султана. Франция выступила на защиту Мехмеда-Али. Адмирал Лалан передал ему захваченный французами турецкий флот. Французские офицеры стали инструкторами египетской армии.
Возник вопрос о преобладании французского влияния в Сирии и Палестине, что было невыгодно Англии. Французам было предложено отказаться от покровительства Мехмеду-Али. А это значило для Франции расписаться в том, что она затеяла беспринципную авантюру. Однако Луи-Филипп и французская биржа отступили.
Бейль с негодованием перечитывал депешу за депешей, чувствуя себя скандализованным тем, что он принадлежит к составу французского чиновничества, связавшего себя с неблаговидной восточной авантюрой. Но если поражения французской дипломатии и играли роль в подготовке того негодующего жеста, который сделал французский консул Анри Бейль, то все же не они вызвали его беспримерный поступок.
5 февраля 1840 года капуцинский монах из Сардинии Томас, проживавший в латинском монастыре Дамаска, исчез бесследно. Французский консул в Дамаске граф Ратти-Ментон объявил, что христианский монах Томас явился жертвой кровожадности палестинских евреев. Он лично руководит обысками в еврейских кварталах. Он требует от сирийского губернатора Шерифа-паши предоставления вооруженных сил, он подкупает лжесвидетелей, арестовывает еврейских купцов и раввинов, учиняет допросы под пыткой, вымогает деньги, а когда кровь полилась рекой по всему Дамаску, заставляет евреев откупаться от пыток и смерти. Вдруг обнаружен скелет Томаса, затем найдены и убийцы — сын австрийского генерального консула Пиччиото и четверо мусульман, которых обокрал пропавший монах. Французский граф поспешно замял это дело.
Прочитав сообщение о нем в английских газетах, Бейль созвал служащих всех консульств и представителей посольского секретариата и стал, стуча кулаками по столу, кричать, что ни один честный француз не должен сносить такого позора, что только дикая северная царская страна может допускать насилия над национальностями и что до тех пор, пока существуют такие консулы, как французский консул в Дамаске, он, Бейль, не может считать себя спокойным.
Лизимак, смотря на русского консула Аратта, пытался вставить свое слово:
— Господин консул, следует ли забывать о том, что вы подданный его величества?
— Не ваше дело говорить мне об этом! Я объявляю, что с нынешнего дня и с этого числа я порываю с французским гражданством и не состою в числе подданных его величества. Я прошу вас, или, вернее, я приказываю вам составить соответствующее заявление министерству.
