Антон Короленков - Сулла
После этого Лукулл дважды встречался с царским флотом и дважды нанес ему поражение — у Лекты Троадской и у Тенедоса, где он обратил в бегство превосходящие силы Неоптолема, одного из военачальников Митридата (Плутарх. Лукулл. 3. 8–9). Одержав эти победы, он присоединился на Геллеспонте к главным силам римлян.
Фимбрия, потерпев неудачу с захватом в плен Митридата, продолжил свое победное шествие по Азии, наказывая сторонников царя и опустошая их земли. Так он дошел до Илиона и осадил его. Жители города, увидев, что оказались в бедственном положении, отправили к Сулле послов и заявили, что хотят сдаться. Тот принял их сдачу и велел передать Фимбрии, чтобы он не трогал илионцев. В ответ на это Фимбрия пустился на хитрость, похвалив граждан города за то, что они уже стали друзьями римлян. Но ведь и он сам тоже римлянин, то есть принадлежит к народу, который, будучи потомками Энея, состоит с троянцами в родстве; поэтому жители Илиона могут без страха впустить его внутрь стен. Илионцы поверили этим красивым словам и открыли перед ним ворота. Войдя в город, Фимбрия приказал избивать всех подряд и все предал пламени; тех же, кто ходил послами к Сулле, он предал всевозможным мучениям. «Он, не щадя ни святынь, ни тех, кто бежал в храм Афины, сжег их вместе с храмом. Он срыл и стены, и на следующий день он сам обошел город, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города. Илион, испытавший худшее, чем во времена Агамемнона, погиб от рук «родственника»; не осталось целым ни одного алтаря, ни одного святилища, ни одной статуи» (Аппиан. Митридатика. 53. 212–213). Этим своим «подвигом» Фимбрия очень гордился, говоря, что он на одиннадцатый день захватил этот город, который Агамемнон, располагавший силами всей Греции и флотом в тысячу кораблей, с трудом взял лишь на десятый год. Страбон донес до нас горький ответ, который дал один из пленных горожан: «Да, но у нас не было такого защитника, как Гектор» (XIII. 1. 27. С. 594).[988]
Пока Фимбрия разорял и покорял Азию, добившись в этом немалых успехов и став господином большей ее части (Ливии. Периоха 83), а Лукулл очищал от врагов греческие острова, Сулла вступил в переговоры с Архелаем. Инициатива исходила от понтийца, который отправил к Сулле своего тезку, делосского купца Архелая, с «многообещающими предложениями».[989] Сулла согласился на личную встречу, которая произошла на территории Беотии, близ Делия. Как рассказывает Плутарх, Архелай убеждал Суллу оставить Азию в покое и, взяв у царя деньги, триеры и сколько понадобится войска, плыть в Рим, чтобы начать войну со своими противниками.[990]
Как видим, многообещающие предложения сводились в данном случае к тому, чтобы Сулла с царскими деньгами, флотом и войском мирно убрался восвояси. Со своей стороны он выдвинул предложение лично Архелаю — явно не без издевки: свергнуть Митридата, стать вместо него царем и союзником римского народа, а также выдать римлянам флот.[991] В ответ на отказ Архелая совершить предательство последовала гневная тирада Суллы: «Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царяварвара, не соглашаешься на постыдное дело даже ради таких великих благ, а со мною, Суллою, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве! Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от стодвадцатитысячного войска, два дня прятался в Орхоменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей!» В ответ на это Архелай будто бы простерся ниц и умолял Суллу прекратить военные действия и примириться с Митридатом (Плутарх. Сулла. 22. 3–9).
Условия, которые выдвинул Сулла для такого примирения, были следующие: Митридат должен передать римлянам весь тот флот, который находился у Архелая, возвратить им пленных, перебежчиков, бежавших рабов, вернуть на прежнее местожительство хиосцев и всех других, кого он насильно переселил в Понт, вывести гарнизоны из всех укреплений, за исключением тех, которыми он владел до начала войны, выплатить расходы за войну, которые Сулле пришлось произвести изза него;[992] наконец, Митридату предлагалось удовольствоваться властью над одним только его наследственным царством (Аппиан. Митридатика. 55. 222–223). Последнее требование означало, что Митридат должен был уйти из Азии и Пафлагонии и вернуть Вифинию Никомеду, а Каппадокию — Ариобарзану.
Архелаю эти требования не показались чрезмерными, и он сообщил о них царю. Сам он остался при Сулле, дожидаясь ответа от Митридата, но, видимо, в характере ответа не сомневался, потому что сразу же начал выводить отовсюду понтийские гарнизоны (Аппиан. Митридатика. 55. 224). Сулла относился к нему с подчеркнутым уважением, заботился о нем во время болезни, подарил большой участок земли на Эвбее и объявил его другом и союзником римского народа (Плутарх. Сулла. 23. 1–4).
Однако уважение уважением, а война войной. Опыт говорил Сулле, что кампания может продолжиться в любой момент и расслабляться нельзя ни ему самому, ни его воинам. Поэтому, продвигаясь через Македонию к Геллеспонту, он одновременно с этим совершал экспедиции в земли энетов, дарданов, синтов — племен, соседних с Македонией, которые, повидимому, действуя в союзе с Митридатом, постоянно на нее нападали. Этими небольшими походами Сулла решал одновременно две задачи: упражнял свое войско и одновременно обогащал его (Аппиан. Митридатика. 56. 224).
Наконец прибыли послы Митридата. Оказалось, что он согласен на все условия, но возражает против того, чтобы уйти из Пафлагонии. По Плутарху, он также не соглашался с требованием о выдаче флота (Сулла. 23.6; см. также: Аппиан. Митридатика. 56). Митридат при этом прибег к аргументу, который, с его точки зрения, должен был показаться Сулле весомым: по словам царя, он «получил бы гораздо больше для себя, если бы стал вести переговоры с другим вашим полководцем, Фимбрией» (Аппиан. Митридатика. 56. 225). Тем самым делался дипломатичный намек на не вполне легальный статус Суллы как командующего в этой войне. Неудивительно, что Сулла пришел в ярость. Он заявил послам: «Что вы говорите? Митридат притязает на Пафлагонию и спорит о флоте? А ято думал, что он поклонится мне в ноги, если я оставлю ему правую его руку, которою он погубил столько римлян! Но погодите, скоро я переправлюсь в Азию, и тогда он заговорит подругому, а то сидит в Пергаме и отдает последние распоряжения в войне, которой и в глаза не видал!» (Плутарх. Сулла. 23. 6–7). Что касается Фимбрии, то он свое наказание еще получит (Аппиан. Митридатика. 56. 225).
В этой сцене, конечно, много наигранного. Возможно, Сулла коечто преувеличил, описывая ее в мемуарах. Но в целом она похожа на правду — вспомним, как Наполеон с расчетливой яростью бил сервизы, чтобы «урезонить» австрийских представителей. Римский же полководец лишь немного покричал на послов. Возможно, он и правда был разгневан. По римским понятиям, войну следовало закончить лишь со смертью царя, пролившего столько крови квиритов. Сулла и так рисковал репутацией, выдвигая «до смешного» легкие условия, а Митридат еще упрямится! Эта вспышка гнева испугала послов, и они замолчали; а Архелай постарался смягчить гнев римского полководца и настоял на том, чтобы его самого отправили к царю — он или убедит Митридата принять мир на тех условиях, которые предложил Сулла, или покончит с собой (Плутарх. Сулла. 23.8–9).
