Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин
Это было очень в духе Остинов, и именно над этим насмехалась в «Эмме» миссис Элтон: «И белого атласа в обрез, и кружева на фату — жалкое зрелище!..» Но не нужно быть миссис Элтон, чтобы счесть достойным сожаления тот факт, что даже старая миссис Остин, любившая Анну больше прочих внуков, не явилась на ее свадьбу, как и ни одна из тетушек и ни один из дядюшек Джейн Остин. Когда Джейн в следующий свой приезд в Лондон посетила племянницу в Хендоне, то осудила ее за приобретение пианино («Спустя полгода она станет мечтать, чтобы эти двадцать четыре гинеи вернулись в виде простынь и полотенец; а играть хорошо она все равно никогда не будет…») и уличила в мотовстве за покупку лиловой ротонды. «Ты же знаешь, от нее только этого и жди», — написала она Фанни, единственный раз в своей жизни выражаясь, как злобная старая тетка. Чем же Анна заслужила подобное отношение? Никто так ничего и не объяснил. Впрочем, раздражительность тетушки Джейн быстро прошла, и вскоре она вновь писала Анне милые добрые письма.
В Рождество миссис Остин также написала Анне, чтобы сообщить: «Только что закончила новый роман Скотта „Уэверли“[208], который доставил мне больше удовольствия, чем все новомодные произведения (исключая тетушку Джейн)». В свои семьдесят пять она все еще была остра на язык. На второй день Рождества[209] она в очередной раз рассталась со своими дочерьми: те отправились навестить старых друзей, соседей и родню — сперва Алитею и Элизабет в их новом доме в Уинчестере, неподалеку от кафедрального собора, затем Джеймса и Мэри в Стивентоне (там Крещенский сочельник отпраздновали со сладким пирогом и танцами для самых молодых из присутствующих), были званы еще на один пирог к Брэмстонам в Окли-холл, где встретились с Шутами, на обед к Джону Порталу и его супруге в Лейверсток, а еще переночевали у Лефроев в Эше. В Стивентоне сестры успели дважды повидаться с Томом Шутом. У него был приход в Норфолке, подаренный ему семьей, когда он оставил службу в милиции и принял духовный сан. Каждую зиму Том привозил с собой из Восточной Англии в Хэмпшир лошадей, чтобы поохотиться во владениях старшего брата бок о бок с Джеймсом Остином и юным Джеймсом Эдвардом, если тот был свободен от занятий в Уинчестере.
Сколько поводов для зевоты дали бы мадам де Сталь все эти хэмпширцы среднего возраста, соседи, знавшие друг друга не один десяток лет: вдова с сыном, учащимся в Уинчестере, и незамужней умницей-сестрой, член парламента, никогда не бравший там слова, бизнесмен-землевладелец, печатающий пятифунтовые банкноты для правительства, любящие поохотиться сквайры и сельские священники с семействами, скучные дамы со своими пирогами и оранжереями. Все это достаточно далеко и от того мира, что Джейн создавала в «Эмме»: вымышленная деревушка в Суррее, двадцатилетняя героиня, «красавица, умница, богачка», с отцом, столь же глупым, как леди Бертрам, и сестрой замужем за лондонским юристом, образцовый хозяин соседнего поместья, молодой священник — пренеприятный льстивый лицемер, большая школа для девочек неподалеку… А еще, конечно, бедная красавица по имени Джейн, которая нарушает правила своего круга и чуть не расплачивается за это, став гувернанткой (английский эквивалент рабства). Джейн Остин вернулась в Чотон и там закончила роман 29 марта 1815 года. Последние главы дописывались в те дни, когда враг мадам де Сталь Наполеон сбежал с острова Эльба, собрал войска и восстановил свою власть в Париже.
«Мэнсфилд-парк» успешно разошелся, но Эджертон отказался печатать второе издание. Скорее всего, писательница показала ему «Эмму» по окончании, и он как-то замялся, сделал не слишком выгодное предложение — и на этом его сотрудничество с Джейн Остин закончилось. Лишь осенью, когда она уже начала следующий роман, за «Эмму» взялся другой издатель, Джон Мюррей. Он был основателем «Ежеквартального обозрения» и издателем Байрона. Рукопись Остин по его просьбе прочел редактор «Обозрения» Уильям Гиффорд и не смог сказать «ничего, кроме хорошего», и о ней, и о более ранних работах Джейн. Гиффорд предложил немного поработать над текстом, «причесать» его, а Мюррей вызвался купить права на роман вместе с правами на «Мэнсфилд-парк» и «Чувство и чувствительность» за четыреста пятьдесят фунтов. Генри от имени сестры отказался. Затем он заболел, и Джейн согласилась на публикацию «Эммы» без аванса, с выплатой отчислений; Мюррей же должен был получить десять процентов от доходов с продаж. Он также обязался выпустить второе издание «Мэнсфилд-парка».
«Эмму» начали печатать. Между тем Генри становилось все хуже. Доктора были так встревожены, что Джейн пришлось срочно вызвать Джеймса и Эдварда. Братья выехали немедленно, и Джеймс по дороге захватил с собой Кассандру. Все трое, прибыв на Хэнс-плейс, обнаружили Генри почти при смерти. На попечении мадам Бижон оказались сразу пять человек, и на целую неделю дом на Хэнс-плейс сделался обиталищем страха. Но болезнь отступила так же быстро, как и началась, и Генри пошел на поправку. Джеймс уехал домой, Эдвард 2 ноября отправил дочери «успокоительное письмо» и на следующий день также отбыл. Генри был еще слаб и нуждался в уходе, но опасность миновала.
Среди прочих врачей к Генри пригласили придворного лекаря, и, когда кризис был позади, тот сообщил Джейн, что принц-регент является большим почитателем ее романов, а принца известил, что писательница в Лондоне. В результате библиотекарю принца-регента Джеймсу Станиеру Кларку было велено пригласить ее посетить библиотеку в Карлтон-хаусе[210]. Визит состоялся 13 ноября. Джейн не оставила никаких записей ни о том великолепии, что там увидела, ни о чувствах, которые испытала. Известно лишь, что мистер Кларк настоятельно советовал ей посвятить свою новую книгу принцу. Так на обложке «Эммы» появилась следующая надпись:
ЕГО
КОРОЛЕВСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ
ПРИНЦУ-РЕГЕНТУ
НАИПОЧТИТЕЛЬНЕЙШЕ
ПОСВЯЩАЕТ ЭТУ РАБОТУ
С ПОЗВОЛЕНИЯ ЕГО КОРОЛЕВСКОГО ВЫСОЧЕСТВА
ПРЕДАННЫЙ и ПОКОРНЫЙ СЛУГА
ЕГО КОРОЛЕВСКОГО ВЫСОЧЕСТВА
АВТОР
Сама Джейн Остин предлагала написать на титульном листе просто: «Эмма, посвящается принцу-регенту с позволения его королевского высочества», но Джон Мюррей ее поправил. Марта Ллойд дразнила Джейн, порицая за корыстные побуждения, заставившие сделать это посвящение. На деле же писательница сопротивлялась этой затее до тех пор, пока ей не указали, что высочайшее пожелание — это высочайший приказ. Мюррей, разумеется, был счастлив и отпечатал две тысячи экземпляров трехтомного издания (на тот момент — самый большой тираж Остин) по двадцать одному шиллингу[211].
