Евгения Мельник - Дорога к подполью
Думала я и о Борисе, о своих мечтах и близкой встрече с ним, которая может никогда не состояться.
Второй вечер тяжелое молчание царило в комнате. Я прекрасно понимала, что и маме не легче. Так прошло несколько часов. Я все ломала голову: арестуют сегодня ночью или завтра до трех часов дня? Потом решила: лягу спать, по крайней мере уйду от тяжелых мыслей… Пока не разбудит гестапо.
Утром, как только открыла глаза, подумала: значит, сегодня до трех часов дня… Однако умылась, причесалась, напилась чаю и пошла в столовую. Это было 11 апреля 1944 года.
Начало конца
Итак, это было 11 апреля. Часов около десяти утра мы увидели в окно необычайное зрелище: по улице шли толпы людей в рваной, грязной одежде. Все бросились к окнам, а потом на улицу. Что такое происходит, откуда народ? Оказывается, гитлеровцы выпустили из тюрем всех уголовных заключенных и массу крестьян, ушедших в лес и захваченных при прочесах.
— Немцы бегут! — летела по городу весть. — Перекоп прорван, наши наступают!
Вдруг в столовую вошла Ольга Петровна.
Я бросилась к ней, и мы расцеловались. Служащие окружили ее. Иван Иванович повел Ольгу Петровну на кухню и стал угощать.
Лица у всех засветились радостью, настроение стало приподнятым. Я сразу забыла о Жорже, о гестапо, с меня будто свалили камень огромной тяжести.
Растроганная Ольга Петровна пыталась есть, но не могла, чем огорчила Ивана Ивановича. Какие-то мысли ее тяготили. Наконец, она рассказала: в эту ночь вывезли и расстреляли без разбора всех политических. До рассвета была слышна возня в тюрьме, урчанье моторов отходящих и приходящих машин, все ждали своей очереди..
Долго не задерживаясь, Ольга Петровна ушла ко мне домой за Борей.
Сразу же на базаре стали все продавать за советские деньги. Немецкие марки не брали. Магазины закрылись, торговал лишь один возле нашей столовой, хозяин его продавал свой товар на немецкие марки. За полчаса все раскупили, и торговец пришел в столовую пить водку. Я его спросила:
— Почему вы торговали на марки, когда никто их уже не берет? Интересно, сколько мешков немецких марок вы собрали?
Он с раздражением ответил:
— Дураки думают, что русские прорвали Перекоп. Такие укрепления и через шесть месяцев не возьмут. Я меняю русские деньги на немецкие марки и не боюсь, они не пропадут.
— Так, может быть, и мне обменяете? У меня, правда, мало марок, но зачем им пропадать? Обменяйте, пожалуйста, пусть лучше лежат у вас в мешках.
Желчь еще больше разлилась у торгаша, и он закричал:
— Значит, и вы ждете большевиков? Не обменяю, принципиально не обменяю!
Я залилась веселым смехом, чем окончательно испортила ему настроение. Он выпил еще стакан водки и, чертыхаясь по адресу тех, кто ждет большевиков, вышел из столовой.
Пришел господин Нагорный — начальник отдела питания горуправы. Столовую решили закрывать и оставшиеся продукты, которых было немного, разделить между сотрудниками. Сейчас грозный начальник напоминал трусливую собачонку с поджатым хвостом. Чтобы сохранить имущество столовой и передать его нашим властям, официанты и повара решили, составив списки, разобрать все по рукам. Услышав такие речи, Нагорный залепетал:
— Да, да, это наш долг… Мы должны…
Куда девались его надменный вид, генеральский голос и твердая поступь? Ну точь-в-точь пес, облитый ушатом ледяной воды, мокрый, дрожащий, испуганный. Со «Степкой» тоже произошла метаморфоза: теперь на его голове вместо фетровой шляпы лежала блином помятая кепочка, вместо кожаного пальто была надета какая-то кургузая невзрачная курточка. Красное, ожиревшее лицо «Степки» старалось приобрести нежное и доброе выражение. Он все время заходил на кухню, панибратски похлопывал по плечам поваров. Но самое главное — куда исчез его громовой голос! Кажется, никогда он и не кричал на нас, как помещик на крепостных. Иван Иванович посмеивался и подмигивал мне:
— Видишь, гады маскируются. Подожди, я их выведу на чистую воду!
Когда дело дошло до дележки продуктов, «Степка» все же взял свою долю. А господин начальник, не умея скрыть охватившей его тревоги, отказался:
— Нет, нет, я не возьму эту колбасу! Мне ничего не надо, пусть потом никто не скажет, что я брал.
Казалось, он сейчас упадет на колени, начнет бить себя в грудь и со слезами в голосе уверять: «Я человек советский, я всегда был таким… Честное слово, поверьте…»
Его поведение вызывало презрительные улыбки и мысли: «Поздно спохватился, голубчик! Рассчитываешь этим кругом колбасы себя застраховать? Не выйдет!».
Столовую закрыли, и все разошлись. Дома я застала Ольгу Петровну. За последнее время Боря ко мне очень привязался, а любовь Ольги Петровны еще больше возросла. Я с уверенностью могла сказать: какое бы несчастье ни постигло меня, она первая бросится на помощь и сделает все, что только сможет.
Вечером этого дня немецкие и румынские войска стали отступать на Севастополь. Среди румынских солдат царила паника: большинство из них хотело остаться в Симферополе и сдаться в плен Красной Армии, но за ними следили румынские и немецкие жандармы. Некоторые проектировали перестрелять по дороге на Севастополь свое начальство, разделаться с жандармерией и вернуться обратно.
С утра следующего дня я пошла смотреть, что делается в городе: кое-где громили склады, люди тащили продовольствие. Гитлеровцев встречалось мало — одни лишь специальные отряды, которые носились на машинах по улицам, минируя город. Занятые своим черным делом, они ни на что не обращали внимания.
Не скрою, и у меня появилась мыслишка: не пополнить ли скудные запасы продовольствия? Но тут же я посмотрела на себя со стороны: подпольщица в роли грабительницы! Нет, мы должны показывать пример во всем.
Домой я пришла около двух часов дня. В три часа в городе начались первые взрывы. Что же нам делать? Может быть, попытаться разминировать здания? Но как это делается? Я ведь не имела никакого представления о минах, о том, где их искать, как обезвреживать…
Ходила из угла в угол по комнате, с тревогой прислушиваясь к взрывам, которые все учащались. Вышла на крыльцо. Везде горит, небо заволокло дымом, впечатление такое, словно весь город объят пламенем.
Наступила ночь. Никто не ложился спать. К звукам взрывов присоединились звуки орудийной стрельбы. Снаряды с шипением проносились по небу и взрывались где-то в стороне Бахчисарая, догоняя отступающих гитлеровцев. Около двух часов ночи к нам в дверь постучала соседка.
— Кажется, скоро и до нас дойдет очередь, — сказала она испуганно.
