Егор Лигачев - Предостережение
— Егор Кузьмич, звонит товарищ Чебриков. Он настоятельно просит, чтобы я соединил его с вами.
Чебриков в тот период уже стал членом Политбюро, секретарем ЦК КПСС, занимался административными органами и вопросами национальной политики. Виктор Михайлович — человек сдержанный, деликатный, и я сразу понял, что без крайней необходимости он не будет проявлять настойчивости. Видимо, она продиктована какими-то чрезвычайными обстоятельствами. Вдобавок здесь следует сказать, что в тот день, седьмого апреля 1989 года, Горбачев находился с визитом в Лондоне. Правда, общий отдел уже проинформировал, что прилет Генерального секретаря намечен на вечер. Но это лишь усилило мое беспокойство в связи со звонком Чебрикова: Генсек прилетает вечером, а Виктор Михайлович настаивает на безотлагательном разговоре. Значит, дело действительно особо важное и особо срочное.
Короче говоря, я попросил соединить меня с Чебриковым.
Поздоровавшись, Виктор Михайлович сразу перешел к делу:
— Складывается сложная обстановка в Грузии… — И вдруг предложил: —Егор Кузьмич, пожалуй, я лучше сейчас к вам зайду.
Ожидая Чебрикова. я вспоминал происшедшее в Грузии в ноябре 1988 года, когда только послание Горбачева и срочное прибытие в Тбилиси Шеварднадзе позволили избежать непредсказуемого развития событий. Очевидно, ситуация снова начинает выходить из-под контроля. Предположения мои подтвердились после первых же слов Чебрикова.
— Плохо у нас дело в Тбилиси, — начал Виктор Михайлович. — Разве вас не информировали?
— Я только вчера вечером прилетел из Белоруссии, совершенно не в курсе…
— События развиваются еще более остро, чем в ноябре и феврале. Идут непрерывные митинги, раздаются угрозы расправы с коммунистами, требуют выхода Грузии из состава СССР, подготовлено обращение к ООН о вводе войск.
— Чья это информация, Виктор Михайлович?
— Патиашвили[1]6.
Я нахожусь с ним на постоянной телефонной связи. Михаил Сергеевич прилетает вечером, но Патиашвили утверждает, что обстановка накаляется с каждым часом. Надо собраться, обсудить создавшееся положение, выработать рекомендации, чтобы к прилету генерального из Англии было ясно, что делать. Прошу вас, Егор Кузьмич, созовите рабочее совещание.
Экстренные рабочие совещания членов Политбюро и секретарей ЦК по различным острым вопросам, выдвигаемым жизнью, — такова была практика работы высшего партийного руководства. Обычно такие совещания собирал сам Генсек либо тот, кому он поручал это сделать. А в отсутствие Генерального секретаря совещания проводил тот, кого «оставляют на хозяйстве». Такие совещания отличались от официальных заседаний Политбюро тем, что они не правомочны были принимать постановления, а лишь вырабатывали рекомендации, подлежащие потом утверждению.
Эта практика сложилась десятилетия назад. Но к весне 1989 года многое в этом порядке работы ЦК уже начало нарушаться. Улетая на встречу с Тэтчер, Горбачев, вопреки обыкновению, никому не оставил полномочий «заниматься хозяйством». Поэтому мне было совсем не с руки собирать и проводить совещание высшего партийного руководства в отсутствие Михаила Сергеевича, о чем я со всей откровенностью и сказал Чебрикову. Однако Виктор Михайлович настаивал:
— Я прошу вас, Егор Кузьмич. Ситуация требует немедленного обсуждения.
Я знал, что Чебриков — человек очень ответственный, опытный. Если уж он так напирает, значит, действительно надо. Но почему совещание должен проводить я? Снова хочу напомнить, что к тому времени в работе Центрального Комитета партии возникли определенные сложности, вызванные тем, что прекратились заседания Секретариата ЦК, я был отстранен Горбачевым от руководства им. Как это произошло, почему и к каким неприятным последствиям привело, рассказано в другой главе. Но дело в том, что раньше заседания Секретариата проводил я. Видимо, по традиции Чебриков и обратился ко мне с просьбой созвать рабочее совещание.
Однако, повторяю, без поручения Генерального секретаря мне этого делать не хотелось, чтобы избежать кривотолков. Существует этика служебных отношений, и я старался строго ее придерживаться, дабы не давать повода для провокационных слухов, которые муссировали «демократы», публично и широковещательно утверждавшие, будто в отсутствие Горбачева Лигачев, мол, готовит заговоры с целью переворота. В конце концов я занимался в тот период только вопросами аграрной политики, о происходящем в Тбилиси не был информирован, и у меня были веские основания отказаться от проведения совещания.
Но если отбросить личные соображения и взглянуть на дело с государственной точки зрения, то положение просматривалось иначе. Напоминаю, стоял апрель 1989 года. Заседания Секретариата ЦК КПСС, на которых можно было и нужно было обсуждать такой вопрос, давно отменены. Кроме того, нельзя не принять в расчет, что уже состоялись выборы народных депутатов СССР — выборы, прошедшие принципиально по-новому. А потому прежний Президиум Верховного Совета СССР практически исчерпал себя. Одновременно с этим оказалось «подвешенным» и правительство, которое вскоре должно было сложить полномочия.
Именно в тот момент, когда Чебриков убеждал меня созвать рабочее совещание членов Политбюро и секретарей ЦК, я вдруг с особой остротой понял, какая странная обстановка слабовластия начинает складываться в стране. Генсек за границей, зама он не оставил. Секретариат ЦК не работает, Верховный Совет по сути сложил полномочия, а старое правительство в условиях партийно-государственного управления не привыкло принимать политических решений. Огромная страна, вступившая в очень сложный период своего развития, столкнулась с ослаблением власти.
Да, странная ситуация сложилась 7 апреля 1989 года — недопустимая для жизнедеятельности такой великой страны, как наша. Тот случай служил предвестием еще более опасных проявлений безвластия.
Но, говоря по совести, к этим выводам я пришел позднее, когда в спокойной обстановке осмыслял происшедшее в тот длинный день. А тогда, в разговоре с Чебриковым, просто сопоставил личное и общественное: с одной стороны, возможные гласные и негласные упреки за то, что снова взял на себя инициативу, а с другой — общая ситуация в сфере власти и опасность бездействия перед лицом грозных событий. Не буду бить себя в грудь, но при таком сопоставлении я поступил так, как привык поступать обычно: моментально откинул колебания. Надо действовать!
В общем, я дал Чебрикову согласие на проведение рабочего совещания. Мы быстро наметили состав его участников, но оповестить их я попросил Виктора Михайловича, подчеркнув тем самым свою сугубо председательскую, а не инициативную роль.
