Дмитрий Несветов - Кончина СССР. Что это было?
Александр Солженицын «Как нам обустроить Россию»
Приходится признать: весь XX век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство. Мы сидим на разорище… Часы коммунизма свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам вместо освобождения не расплющиться под его развалинами.
Хотелось бы успеть поговорить и о последствиях. Так или иначе, но все эти разговоры мы ведем в сущности для того, чтобы понять, что мы такое есть сегодня сами, что на фоне того распада из себя теперь представляем. В августе 2011 года, как раз к 20-летию тех событий, фонд «Общественное мнение» проводил исследование, и оказалось, что 66% респондентов, две трети наших с вами соотечественников, не знают, не понимают и не могут оценить, хорошо было бы для страны или плохо, если бы ГКЧП в 1991 году пришел к власти[144]. По-моему, многовато…
Итак, за минувшие десятилетия мы выстроили институты государственного управления – кривые, косые, горбатые, но все-таки они появились и как-то работают. Их пришлось, понятное дело, строить практически наново. Удалось тем или иным способом сбалансировать экономический и социальный уклады (сейчас не будем отвлекаться на не слишком веселые подробности этого обустройства). Как-то живы, что-то добываем и производим, торгуем и инвестируем, бюджет формируется… Институты вроде бы новые, но что-то явно унаследовано. Последние годы это особенно чувствуется. Быть может, отсюда риторика про геополитическую катастрофу, про новые основания для более тесной интеграции славянских (и бывших советских) соседей и так далее. Как вам кажется, чего именно нынешние российские власти добиваются этой риторикой, этими заклинаниями? На кого и в чем хотят быть похожими?
Я бы начал с того, что как раз новых институтов создано не было. Беда нашей жизни состоит в том, что после 1991 года конструкции остались те же. Да, сняли какие-то ограничения, открыли двери, свежий воздух появился, но вся конструкция осталась та же самая, неадекватная нашей жизни. Поэтому-то спустя столько лет и есть ощущение разочарования, исторической неудачи, проигрыша, что не получилось… из-за того, что Советский Союз распался, а новую жизнь создают не так, как надо бы.
Вины сейчас ни на кого не возлагаю, потому что никто не знал, как это делать. Не знал и не понимал. Сейчас уже видно, что все институты надо было распустить (как ни страшно это звучит) и создавать новые, абсолютно новые институты, которые и формировали бы в том числе настроение в обществе, взаимоотношения между людьми. Но уж больно все было разрушено. На пепелище были на самом деле – на пепелище человеческом, интеллектуальном, моральном. Поэтому все ищут сейчас какого-то утешения. И обратите внимание: утешения в прошлом. Никто не чувствует себя сильным и уверенным искать утешение в будущем: мы не осилим, мы не потянем, мы не сможем, давайте назад, вон, сзади там что-то есть… И исходит это не только от людей, живущих в небольших деревнях, поселках, городках, где социальные горизонты сильно сужены, где вообще нет возможности вырваться и начать новое дело, но и от власти, которая всего лишь хочет завоевать некие симпатии на фоне исторической ностальгии…
Да ладно. И всего-то? Власть ведь ничего не делает просто так. Там явно есть иные резоны. Неужели все это ради какой-то дешевой электоральной поддержки?
Не дешевой, не дешевой! Цена – власть!
Хорошо, недешевой. Но разве можно собрать электоральное большинство, опираясь на ностальгирующих по прошлому, особенно по советскому прошлому?
По прошлому ностальгируют те люди, которые там никогда не были. Молодые же тоже не верят, ведь ужас состоит в том, что ощущение разочарования распространяется и на новые поколения, и они тоже думают, что когда-то было классно. Они даже не могут себе представить советскую эпоху, когда ничего нет и ничего нельзя… Они себе этого даже представить не могут, что там не было Интернета, что нельзя было позвонить в Америку, съездить в Турцию.
Нет, за этим лежит, конечно же, трезвый расчет. И еще: они (власть) ведь тоже советские люди, плоть от плоти народа, они тоже живут в этих же самых мифах, они тоже хотят что-то такое создать: психологически приятно быть создателем чего-то большого. Только, понимаете, как? Нет никакой нужды в восстановлении Советского Союза.
Если уж говорить об интеграции, то иметь в виду надо модель Европейского союза, когда человек свободно переезжает и для него не имеет значения, что здесь канцлер, а там премьер-министр. Да он никогда их не видел и знать не знает. Но такую модель нельзя создать за один день. Это Евразийский союз у нас создается за одну ночь. А Европейский десятилетиями создавался и еще далек, мягко говоря, от совершенства, но достигнуто уже очень многое, и это десятилетия тяжелого труда. Мы же хотим вот так сразу, завтра, к утру, чтобы уже все было – и новый Союз…
До начала Первой мировой войны, в начале XX века, Россия была на подъеме, мощном подъеме. Россия входила в пятерку ведущих государств. Сегодня экономисты – не наши, к сожалению, а американские, просчитывая варианты развития, показывают, что Россия по своему экономическому развитию даже при худшем раскладе занимала бы второе-третье место в Европе.
Если уж всерьез рассуждать об историческом предопределении и исторических корнях российских ненастий и нестояний, то нельзя, на мой взгляд, обойти еще одну печальную тему. Я говорю о нашей родовой травме, о тяжком историческом увечье, которое состоит в тотальном отчуждении и взаимном недоверии власти и общества. И тянется это испокон веков: нам действительно досталось очень ненастное в этом отношении прошлое. Мы прошли через княжью усобицу, потом через Орду, опричнину, Смуту, самозванцев, через рубленые Петровские реформы, которые тоже были, вежливо говоря, не слишком вегетарианскими… И приползли в итоге к февралю 1917-го. В феврале 1917-го случилось то, что случилось, и мы в течение еще десятков лет жили под тем, что обрушилось на наши головы и судьбы. И все это вместе отнюдь не умножило доверия, не сняло отчуждения.
И что же мы сегодня имеем? Привыкли… Российское общество за минувшие мятежные столетия приучилось жить в параллельных с властью пространствах. С тем самым хорошо нам всем знакомым свойством внутренней (и вовсе не обязательно диссидентской, оппозиционной) самоорганизацией советских людей, которая позволяла почти не пересекаться с государством и по возможности избегать его неусыпного внимания. Так не любезные вам двоемыслие и лицемерие соотечественников – особенности той же природы…
