Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека
В полчаса снизу в столовую наводили много беспаспортных. Полиция перебралась к нам наверх и по порядку пошла осматривать паспорта, по одну сторону нар — помощник, а по другую — околодочный. Дошла очередь до меня. На нашей стороне осматривал околодочный.
— Документ? — обратился он ко мне.
Я подал ему паспорт и отсрочку.
— Февральская, — говорит он помощнику, — двадцать шестого.
Помощник обернулся.
— Отсрочка?
— Да, отсрочка.
— Взять.
— Ваше высокоблагородие! — взмолился я, — я завтра, ей-богу, сам непременно добровольно отправлюсь на родину… оставьте меня ради бога.
— Ну, завтра там, в участке, скажешь, и разберем, а теперь, некогда тут… отправляйся. Попал в «спиридоны»!
Городовой проводил меня в столовую. Там не долго с нами канителились поставили по два в ряд, пересчитали, окружили городовыми и дворниками и повели в участок.
Когда нас привели в участок, то комната, в которой помещается так называемый арестантский стол, была уже полна разного народа: тут были мужчины и женщины, захваченные в другом приюте и в Вяземском доме. Все это были «спиридоны», беднота и такая же рвань, как и я; казалось, были даже еще и хуже меня. Некоторые были выпивши. Шум, смех, ругань заглушали и вопросы, и ответы. Околодочные кричали: «Тише!» — но их нисколько не слушались. Писцы и околодочные работали, не разгибаясь, по вискам у них тек пот. Я простоял долго сзади, а потом постарался пробраться ближе к решетке, чтобы меня скорее записали и отослали в арестантскую.
Арестантская была тут же рядом: она довольно высокая, но почти полутемная; дверь с маленьким окошечком выходила на коридор, где дежурили городовые, над дверью был небольшой просвет, в котором становилась лампа, а в противоположной стене, почти под самым потолком, были два маленькие окна с решетками, по стенам прилажены скамейки, а середина совершенно пустая.
Когда я попал в арестантскую, то в ней народу было еще немного и я успел занять место на скамейке, но народ все прибывал и скоро мест не хватило. Не только на скамейках, но и на полу уже нельзя было сесть, а надо было стоять. Шум и гам были несмолкаемые, а от духоты делалось тошно. К счастию, в этой тесноте пришлось быть не особенно долго: часу в третьем нас стали снова вызывать и, перекликав всех (с лишком девяносто человек), вывели на двор, поставили по четыре в ряд, пересчитали и, снова окружив городовыми и дворниками, отправили в часть. Был уже четвертый час ночи, когда нас привели в Спасскую часть и там опять начали вызывать в канцелярию, обыскивать, а потом переправлять в общую арестантскую.
В части арестантская была втрое более, чем в участке, но зато она была набита народом из других участков; нам не хватило места на нарах, и мы начали укладываться, кто — под нарами, а кто — в проходах и среди пола. Я выбрал было место себе под нарами, хотел там немного уснуть, но оказалось так сыро и холодно, что, несмотря на сильную усталость, я не мог вылежать и получаса: принужден был вылезти и на корточках уселся около нар. Ночь прошла совершенно без сна. В восьмом часу утра стали выкликать и разводить по участкам: я попал опять на прежнее место.
Некоторые из арестованных оказались старые знакомцы и «спиридоны», уже опытные, а из какого-то участка в подбавку к «спиридонам» привели фортовых[260]: один из них был здоровый, плотный мужчина лет под тридцать, по фамилии Ки-лев, а другой — лет двадцати — плашкет[261]; оба они одеты были прилично по-русски, как сенновские торговцы.
Ки-лев стал хвастать, что он шестнадцать лет «ходит по музыке»[262], что он сиживал и в предварительной (тюрьме), и в кресте[263], и этапы по разным городам ломал.
К некоторым арестованным стали приходить посетители, приносили пищу, табак и даже водку. Ки-лев воспользовался этим случаем и попросил одного из посетителей притащить ему сороковку. Выпив водку, он опять начал выхваляться и ко всем привязываться.
— Вот как у нас, — говорил он, — мы и под арестом достанем и выпьем. А вы «спиридоны» — рвань, и больше ничего.
— Да, ведь, ты богач. Что про тебя и говорить. Ты, я думаю, карася[264] за голенищем имеешь, — посмеялся какой-то назначенный к высылке.
— Обязательно карася имею. Мы без карася никогда не бываем. На воле всегда финоги[265] водятся и в тюрьму с деньгами идем.
Взошли городовые, околодочный, но Ки-лев не унимался, при них же еще ударил кого-то. Вот тут-то ему и начали насыпать: попало ему и в ухо, и в рыло, и под бока, и нос в кровь разбили, и перевели в одиночную камеру.
Мы сидели очень долго — далеко за полдень — и сильно проголодались.
Часа в три вызвали человек двадцать «Спиридонов» и отправили с городовыми в домовую контору, за справками.
В домовой конторе нас продержали часа два потому, что некоторые «лишенные столицы» были такие, что не помнили наверное, в котором году они были и прописаны. Особенно долго пришлось конторщикам прокопаться с одним «спиридоном», раньше лишенным столицы и высланным в Малогу.
— Да ты в котором году спиридонил? — спрашивал его конторщик.
— В восьмидесятом.
Начали перерывать, пересматривать книги — не нашли.
— Ты врешь, ты, верно, здесь не прописывался?
— Прописывался. Я уже восемь раз оборачивался и брал справку, вон из той книжки, кажется… — показывает на одну из лежащих в шкафу книг.
Начали рыться в той книге и дорылись — нашли.
— Э, э, брат, — сказал конторщик, — вон ты какой: ты не восемь раз спиридонил, а больше! Тебя сюда двадцать семь раз приводили справки делать. Вон тут и в книге сколько о тебе «спиридонок»-то (отметок) наставлено.
— Так что ж поделаешь? И еще приведут. Высылают на родину, а я там как кость обглоданная — никого нет, и никому я не нужен, — за неволю опять Спиридону поклониться пойдешь.
— А здесь тебе что уготовано?
— Здесь я сызмальства и, все-таки, могу хлеб достать.
— Хорош и ты, приятель, — говорит конторщик царскосельскому. — Второй год как выслан, а двадцатую справку о тебе делают.
— Так я разве дальний? Меня вот в понедельник отправят в Царское, а уж во вторник-то я и опять буду здесь Спиридону кланяться.
По окончании справок нас опять привели в участок и опять заперли в арестантскую. Тут мы просидели долго — часов до девяти вечера. В это время всех «Спиридонов» вызвали к столу, написали о каждом отношение в сыскное отделение и отправили опять в часть ночевать.
В части арестантская опять была полна народа, опять лечь места не было, и мы вторую ночь провели без сна.
