Вадим Старк - Наталья Гончарова
Басня или сказка старого знакомого Пушкина Александра Ефимовича Измайлова заключена такой моралью:
Красавицы кокетки!
Ведь это вам наветки!
Зачем собою нас прельщать?
Зачем любовь в нас возбуждать?
Притворной нежностью и острыми словами.
Когда мы не любимы вами,
И не хотите вы руки своей нам дать?
Вам весело, как мы любовию к вам жаждем,
Смеетесь, как мы страждем.
Не корчите Фому —
Не то попасть вам на Кузьму.
После напоминания о басне Измайлова Пушкин примирительно продолжает: «Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; да не загуливайся… да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, все, что vulgar…» Отослав этими словами Наталью Николаевну к описанию петербургской Татьяны в восьмой главе «Онегина», Пушкин заканчивает свое рассуждение словами: «Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя». Беспокойство Пушкина, оставившего жену на четыре месяца, нашло отражение и в его рисунках той поры. Так, на рисунке, известном под названием «Общество в гостиной», выполненном Пушкиным на листе со стихотворением «Осень», начатом в день лицейской годовщины 19 октября 1833 года, Пушкин представил Наталью Николаевну сидящей на диване в соседстве со склонившимся над ней молодым человеком, взирающей на нее дамой в чепце и барышней, отвернувшейся от них в порыве ревности, с рукой, положенной на сердце.
Тема измены продолжает волновать Пушкина — 28 октября помечены сделанные им вольные переводы двух баллад Адама Мицкевича «Воевода» и «Будрыс и его сыновья». Им красочно нарисована сцена возвращения домой воеводы:
Поздно ночью из похода
Воротился воевода.
Он слугам велит молчать;
В спальню кинулся к постеле;
Дернул полог… В самом деле!
Никого; пуста кровать.
Сопоставление оригинала с переводом позволяет выявить тогдашние переживания личного свойства, привнесенные в стихотворение Пушкиным. Отличие просматривается уже в первых стихах. У Мицкевича воевода приходит в спальню из собственного сада, где в садовой беседке, как ему показалось, увидел он свою жену с посторонним мужчиной[99]: «Из садовой беседки запыхавшийся воевода / Бежит в замок, в тревоге и ярости. / Отдернув полог, посмотрел на постель своей жены, / Посмотрел, задрожал, никого не нашел». В переводе Пушкина воевода возвращается из похода. Помимо более убедительной мотивировки обнаружения измены, в этом изменении сюжета видится и автобиографический элемент, отражающий состояние Пушкина, уехавшего далеко от дома и думающего о поведении жены в свое отсутствие.
В монологе влюбленного молодого пана, помимо перенесения объяснения из беседки к фонтану, что оказывается откликом на знаменитую сцену у фонтана в «Борисе Годунове», можно проследить и другие существенные отступления от оригинала:
…Все пропало,
Чем лишь только я, бывало,
Наслаждался, что любил:
Белой груди воздыханье,
Нежной ручки пожиманье…
Воевода все купил.
Сколько лет тобой страдал я,
Сколько лет тебя искал я!
От меня ты отперлась.
Не искал он, не страдал он.
Серебром лишь побряцал он,
И ему ты отдалась.
Я скакал во мраке ночи
Милой панны видеть очи,
Руку нежную пожать;
Пожелать для новоселья
Много лет ей и веселья,
И потом навек бежать.
Панна плачет и тоскует,
Он колена ей целует…
У Мицкевича панна падает в объятия возлюбленного, у Пушкина только «плачет и тоскует», оставаясь верна супругу, позволяя, правда, целовать ей колена. Не случайно на листе с черновиками стихотворения «Воевода» в очередной раз рисует Пушкин профильный портрет жены.
В свою очередь, Наталья Николаевна, уехавшая в Полотняный Завод, в своих письмах неизменно интересуется, не встречается ли муж с кем-либо из петербургских дам, называя то одну, то другую. Пушкин пишет ей 12 мая 1834 года: «Отвечаю на твои вопросы: Смирнова не бывает у К.<арамзиных>, ей не втащить брюха на такую лестницу; кажется она уже на даче; гр. С.<оллогуб> там также не бывает, но я ее видел у кн. В.<яземской>. Волочиться я ни за кем не волочусь».
Тридцатого июня того же года Пушкин начинает письмо жене с ответа на очередное проявление ревности: «Твоя Шишкова ошиблась: я за ее дочкой Полиной не волочился, потому что не видывал, а ездил я к Александру Семеновичу Ш.<ишкову> в Академию, и то не для свадьбы, а для жетонов, <pas> autrement[100]». (Речь идет о Екатерине Васильевне Шишковой, урожденной Юрьевой, вдове Дмитрия Семеновича Шишкова, недавно умершего, и ее дочери, фрейлине Прасковье Дмитриевне.)
Нащокин вспоминал, как Пушкин досадовал на то, что даже его давний друг П. А. Вяземский был неравнодушен к Наталье Николаевне. Он рассказывал: «Пушкин не любил Вяземского, хотя не выражал того явно, он видел в нем человека безнравственного, ему досадно было, что тот волочился за его женой, впрочем, волочился просто из привычки светского человека отдавать долг красавице».
Александр Сергеевич и Наталья Николаевна Пушкины. Рисунок А. С. Пушкина на обороте счета за издание альманаха «Северные цветы». 1832 г. «Общество в гостиной». Справа — Н. Н. Пушкина. Рисунок А. С. Пушкина на листе со стихотворением «Осень». Октябрь 1833 г.Его жена Вера Александровна писала: «Пушкина называли ревнивым мужем. Я этого не замечала. Знаю, что любовь его к жене была безгранична. Наталья Николаевна была его богом, которому он поклонялся, которому верил всем сердцем, и я убеждена, что он никогда даже мыслью, намеком на какое-либо подозрение не допускал оскорбить ее. Надо было видеть радость и счастье поэта, когда он получал письма от жены. Он весь сиял и осыпал их поцелуями. В одном ее письме каким-то образом оказалась булавка. Присутствие ее удивило Пушкина, и он воткнул эту булавку в отворот своего сюртука. В последние годы клевета и стесненность в средствах омрачали семейную жизнь поэта, однако мы в Москве видели его неизменно веселым, как и в прежние годы, никогда не допускавшим никакой дурной мысли о своей жене. Он боготворил ее по-прежнему».
