Лев Копелев - Хранить вечно. Книга вторая
Сзади усиленно засопел и хлипнул пацан. Дядя Петя лукаво прищурился.
- Опасаетесь, значит. Или, может, жалеете паразита? Или дрейфишь, что его корешки мстить будут? Или совсем наоборот - надеетесь, что хорошее спасибо скажут?… Значит, несогласные?… Ну твое счастье, выблядок. На сегодня повезло.
Когда на следующий день я рассказывал об этом Александру Ивановичу, он недовольно морщился.
- Знаю, знаю… Это Плешивый, зловредная тварь. Симулирует психоз… Начальника лагеря материл вроде в припадке. Начальник мне уже выдал за вас, он убежден, что вы темнили, выручали. Я заступался - не поверил. Теперь ходите с оглядкой.
Вскоре после этого произошел побег из карцера. Бежавший был из корешей Плешивого. И уже на следующий день за мной пришел начальник самоохраны Семен.
Он выглядел еще более кисло-раздраженным, чем обычно.
- Вот что. Приказ начальника лагеря: вам десять суток карцера. За нарушение режима и помехи надзору… Ты там в карцере склоку завел. Блатного бандита жалеть стал. Так вот теперь, между прочим, сам попробуешь, как с ними жить.
Я сказал, что должен сначала сдать дела. Кому-то нужно будет вместо меня раздавать лекарства, делать уколы, выполнять процедуры.
- Пойдем доложим моему начальнику Александру Ивановичу.
Тот рассердился:
- Приказ о карцере должен быть согласован со мной. Сейчас мне его некем заменить. Подождите!
Он пошел к начальнику лагеря. Вернулся злой.
- Выторговал вам пять суток и чтоб с выводом на работу. Допрыгались! Вы хоть там не заводитесь с этим, как его, дядей Петей - он хитрая, мстительная сволочь. Дайте ему на лапу чего-нибудь: папирос, конфет, рыбьего жиру, денег рублей десять… Не скупитесь на мерзавца.
Вечером за мной пришел сам дядя Петя с одним самоохранником, который ожидал за дверьми юрты.
- Ну что ж, собирайся, доктор, на новое местожительство. Отель кандей для веселых людей. Одеялку возьми с собой, а вещички надевай похуже: публика у нас там разная - не отдашь сам, так по злобе на тебе порвут и тебя еще попортят. Питания брать с собой не положено. На курево обратно же полный запрет. Одно слово: тюрьма в тюрьме; кто не был - побудет, кто был - ни в жисть не забудет.
Две пачки «Беломора» и пачку бычков в томате он принял без околичностей, рассовал по карманам и подмигнул:
- Выпьем рыбьего жирку на дорогу.
Я вызвал санитаров - Гошу и новенького ночного, недавно подлеченного Вахтанга - и стал им подробно объяснять, кому из больных что давать на ночь и в случае обострения. А если тот или тот начнут помирать, чтоб бежали на вахту, звонили Александру Ивановичу.
Дядя Петя слушал внимательно, смотрел, как я расставлял в переносных дощато-фанерных аптечных лотках пузырьки и коробочки, писал записки… Гоша играл бестолкового увальня, снова и снова переспрашивал, путался. А Вахтанг выразительно приговаривал-причитал:
- Ой, Гоша, пропадешь, кацо! Зачем берешь на себя такое дело? Тебе завтра-послезавтра на волю идти, генацвали, а ты такое берешь. Напутаешь порошки-пилюли, дашь кому не тому, умрет доходяга. Кто отвечать будет, кацо? Начальник-доктор далеко за зоной, наш доктор в трюме… Тебя, генацвали, судить будут. Не бери, Гоша, не бери, кацо, я даже смотреть не хочу, я ничего не знаю, не понимаю… Пусть отвечает, кто приказ давал, чтоб больных без помощи оставлять на всю ночь, кто нашего доктора в кандей волокет…
Дядя Петя улыбался все шире и щурился так, что глаза в ниточку.
- Ох и хитрый кацо. Ох и хитрые у тебя корешки… Жалеют своего доктора. Не боись, кацо, не боись, парень: никто не помрет, никто отвечать не будет. И звонить в телефон ни к чему. Начальство отдыхает: и ему польза, и людям спокой. А ты курносый - главный помощник старшего подручного - дурочку с себя не строй, дядя Петя с такого театра только смеется. А если зашиваться будешь, давай на полусогнутых, аллюр три креста, прямо в кандей… До отбоя я сам буду, а на потом дежурному скажу. Объяснишь чин-чинарем: требуется лекпом срочно, ввиду чепэ, откачивать, колоть, спасать доходную жизню… Дядя Петя ведь не зверь какой - мы тоже медицину уважаем - понимаем, кто чем дышит, какой ноздрей сопит. Давай, пошли… А что это за бобочка такая интересная? Трофейная? Не мала тебе? Может, толкнешь или махнемся?
Он охотно принял предложение примерить рубашку, висевшую после стирки над моей койкой, - пришлась впору.
- Ладно, заплатишь потом, цены не знаю, не торгую вантажами. Сам спроси у понимающих. Можешь не спешить: ведь мы свои люди.
В карцере он поместил меня по высшему классу - в узенькую одиночку с дощатыми нарами.
- Запирать не буду. Парашу выставили на улицу. Захочешь на двор, дежурняк пустит.
Вскоре после полуночи прибежал запыхавшийся Гоша.
- Где тут лекпом? Где наш доктор? Там двое больных помирают, а он кантуется. Начальник велел уколы делать. Срочно!
В карцере я провел за три ночи не больше двенадцати часов. Потом дядя Петя «забыл», не пришел и не прислал за мной. Но в течение пяти суток Гоша получал на меня, как положено, карцерную пайку - 300 грамм хлеба и через день полпорции баланды. Вахтанг многословно сетовал, потешая больных.
- Вай, мужики, дойдет наш доктор с голоду. Смотри, Гоша, генацвали, он уже шатается - совсем тонкий, звонкий и прозрачный.
Вахтанга положили в мою юрту с тяжелой цингой: одна нога была судорожно-деревянно полусогнута, другая, уже тоже покрытая темными пятнами, болела и подергивалась судорогами; десны кровоточили… Рыжеватый и голубоглазый - по облику совсем не похожий на кавказца, - он еще меньше походил на законного вора. В открытом веселом взгляде - ни тени той пристальной настороженности, которую я привык наблюдать в глазах даже самых нахально-развязных или доверительно- благодушествующих блатных. Но принесли его в юрту Никола Питерский с дружками, знакомыми мне по штрафному карьеру.
- Слышь, доктор, это наш кореш Вася Грузин - чистый цвет. Его все люди уважают. Он и на фронте был - герой без понта… Так ты лечи его, как друга.
В первый же день, когда я стал массировать ему больную ногу, он покряхтывал, скрипел зубами, но старался улыбаться, потом, отдышавшись, заговорил:
- Доктор, генацвали, я вас еще раньше где-то видел… Нет, нет, не в лагере… вот чтоб мне сгнить от этой цинги, кацо, но я вас видел где-то на воле.
Обычный нехитрый прием, чтоб «обнюхаться», как принято у незнакомых между собой воров.
- Ладно, ладно, может, во сне видел или в кино. Только это, наверное, был не я.
- Да нет, доктор, не думай, дорогой, что я темню. Ты же не дамочка, кацо, и обратно, я не жопошник, чтоб тебя фаловать, генацвали… Где ты на воле жил? Где воевал?
