Игорь Князький - Нерон
Прежде чем мы перейдем к рассказу о взаимоотношениях Рима и Парфии в правление Нерона и как здесь проявил себя наш герой, необходимо сказать несколько слов о самой Парфии и особенностях римско-парфянских связей в предшествующую эпоху.
Изначально Парфия — это небольшая область между юго-восточной оконечностью побережья Каспийского моря и горами Копетдаг. Историческая столица Парфии, город Ниса, находился близ современного Ашхабада. Земля эта была сатрапией персидской державы Ахеменидов, а после завоевания Персии Александром Македонским и распада его империи отошла к Сирийскому царству, где утвердилась династия Селевкидов — потомков одного из виднейших военачальников-диадохов (преемников великого Александра) Селевка Никатора (Победителя). В середине III века до новой эры Парфия обретает независимость. Сначала там пытался утвердиться в качестве самостоятельного правителя греческий наместник Андрагор, но он вскоре погиб в схватке с кочевниками парфянами, чей предводитель Аршак и стал первым парфянским царем, положив начало царству Парфии и династии Аршакидов, которая властвовала в нем более четырех с половиной столетий вплоть до 224 года, когда Парфянское царство рухнуло, влившись в состав новоперсидского царства Сасанидов. Поначалу Парфия признавала еще какую-то зависимость от державы Селевкидов, но постепенно роли стали меняться. Эллинистическая Сирийская держава постепенно слабела, а после поражения, нанесенного ей римлянами в 190 году до новой эры, стала клониться к упадку, утрачивая былые владения. Парфия же, наоборот, постоянно набирала силы, одну за другой захватывая земли слабеющей державы Селевкидов. Парфия и Рим стали соседями после того, как Гней Помпей Великий завершил свой грандиозный восточный поход, когда римские рубежи достигли западного берега Евфрата. А восточный берег этой великой реки оказался во владении Парфии, которая простиралась к тому времени от Евфрата на западе до Окса (Амударьи) на востоке, от Закавказья до Индии и от Каспия на севере до Персидского залива на юге.
Первое военное столкновение с парфянами принесло римлянам неслыханный позор. Битва под Каррами в Северной Месопотамии завершилась в 53 году до новой эры полным разгромом римских легионов. Погиб главнокомандующий римской армией Марк Лициний Красс, подавивший за восемнадцать лет до этого восстание Спартака. Десять тысяч римлян оказались в плену, а голова римского военачальника была доставлена ко двору парфянского царя, где подверглась глумлению. Особым унижением для Рима было то, что значки легионов, разгромленных парфянами, выставили как почетные трофеи в парфянских храмах на всеобщее обозрение. Позднее с Парфией с переменным успехом воевал Марк Антоний. Парфяне очень искусно использовали против римлян и особенности местного ландшафта, выбирая для сражений открытые равнинные театры военных действий, где они могли успешно использовать свое превосходство в коннице. Многочисленная легкая конница, где каждый всадник был еще и отменным лучником, была главной силой парфянского войска. Сама Парфия к тому времени уже давно не была государством кочевого народа. Овладев Ираном и Месопотамией, парфяне быстро восприняли достижения родственной им как иранцам персидской культуры, а также испытали сильнейшее воздействие культуры греческой — наследие эллинистического государства Селевкидов, значительной частью поглощенного Парфией. Парфяне отличались религиозной и культурной терпимостью, и потому их держава была страной, где причудливо переплетались верования, быт, нравы, обычаи, языки, достижения и традиции искусства иранского, эллинского мира, древней культуры Месопотамии. Пожалуй, именно Парфянское царство можно считать запоздалым воплощением заветной мечты Александра Великого о слиянии греческого и иранского миров в единую цивилизацию. После поглощения Римом последних эллинистических государств Восточного Средиземноморья Парфия осталась единственной страной, которую можно считать во многом представительницей великой цивилизации эллинизма. В городах Парфии стояли и иранские зороастрийские храмы, и храмы греческих богов, в почете были разные местные верования. Действовали греческие театры; городские площади, улицы, дворцы царей, дома знати украшались греческими скульптурами. Верхушка парфянского общества владела греческим языком, была знакома с поэзией, с драматургическим наследием Эллады. Пример, конечно, мрачноватый, но когда голову Красса доставили в город Селевкию в царский дворец, то придворный шут, желая развлечь царя Ородеса и его окружение, схватив голову за волосы, продекламировал по-гречески стихи, содержание которых соответствовало ситуации унижения поверженного врага.
«Парфянский вызов», как называл его один из величайших антиковедов XX столетия М. И. Ростовцев, стал важнейшим фактором римской внешней политики. Со времен Карфагена Рим не встречал такого сильного врага. Парфия не выдвинула своего Ганнибала, но и ни одному римскому императору и полководцу в войнах с парфянами не доставались лавры, сопоставимые с лаврами Сципиона Африканского или Сципиона Эмилиана. Возвращаясь ко времени правления Нерона, надо сказать, что римско-парфянское противостояние стало одной из наиболее важных его страниц. Собственно, как уже говорилось, парфянская проблема встала перед Нероном с самого начала его царствования.
В конце 54 года Рим был охвачен тревожными слухами, которые породили известия об изгнании Радамиста парфянами, утверждении на армянском престоле брата парфянского царя и полном захвате Парфией Армении, каковую римляне привыкли считать сферой своего влияния. Сила парфян в Риме была прекрасно известна, и все понимали, сколь непростым для империи может стать грядущее столкновение. Смена власти, только что прошедшая, также особо не вдохновляла. Во главе государства — семнадцатилетний юнец, не имеющий, естественно, ни малейшего опыта в делах державных и военных. Его неопытность могла бы быть восполнена знаниями умудренных и испытанных в делах советников, но, похоже, всем на Палатине заправляет августа-мать, а женщине не пристало руководить войной. Что до ближайших советников юного цезаря, то главный из них, конечно, может учить философским премудростям, но не искусству вести войну, выигрывать сражения у грозного противника, успешно осаждать и брать вражеские крепости и города.
Другим существующее положение вовсе не казалось таким уж безрадостным. Они вспоминали, что восемнадцатилетнему Гнею Помпею его юные годы совсем не помешали стяжать воинскую славу, достойную великого полководца; обращались и к делам Октавиана, который в такие же молодые годы успешно начинал свое блистательное восхождение к вершинам власти. Что до Бурра и Сенеки, главных советников принцепса, то это мужи многоопытные и дела государства знающие. Да и военачальниками Рим совсем не беден. Потому многие выражали надежду, что Нерон сам покажет, какие советники ему ближе — честные или бесчестные, «остановив свой выбор скорее на полководце выдающихся дарований, нем на каком-нибудь богаче, добывшем себе за деньги влиятельную поддержку»[241]
