Александр Кукаркин - Чарли Чаплин
В дальнейшем Чаплин не раз выступал с требованиями о немедленном открытии второго фронта. Голос великого художника, полный страстной убежденности, прозвучал и на состоявшемся 22 июля 1942 года крупнейшем митинге в «Медисон сквер гарден», хотя самого Чаплина тогда не было в Нью-Йорке. В специально переданной по междугородному телефону из Голливуда речи он обратился к своим согражданам со следующими суровыми и решительными словами:
— На полях сражений в России решается вопрос о жизни и смерти демократии. Судьба союзнических наций— в руках коммунистов. Если Россия потерпит поражение, Азиатский континент, самый обширный и богатый в мире, подпадет под власть фашистов… Если Россия будет побеждена, мы окажемся в безвыходном положении. Россия сражается у последней черты, но она самый надежный оплот союзников. Мы защищали Ливию и потеряли ее. Защищали Крит и потеряли его. Защищали Филиппины и другие острова Тихого океана и потеряли их. Но мы не можем рисковать потерей России — последней линией защиты демократии… Если русские потеряют Кавказ, это явится огромным бедствием для дела союзников. Тогда «пацифисты» (то есть американские изоляционисты. — А. К) выползут из своих нор. Они потребуют заключения мира с Гитлером-победителем. Они заявят: зачем жертвовать жизнью американцев, когда мы можем заключить соглашение с Гитлером? Остерегайтесь этой нацистской ловушки! Волки-нацисты всегда готовы облачиться в овечью шкуру. Они предложат нам выгодные условия мира, и, не успев опомниться, мы окажемся в плену их идеологии. Тогда мы станем рабами… Управлять миром будет гестапо… Прогресс человечества окажется приостановленным. Права национальных меньшинств, права трудящихся, права граждан будут уничтожены… Нам необходимо прежде всего немедленно открыть второй фронт…
Как известно, требование широких демократических кругов Соединенных Штатов и других союзнических стран о скорейшем открытии второго фронта долгое время оставалось безрезультатным и Советская Армия одна вела кровопролитную борьбу против объединенных сил гитлеровской Германии и ее союзников.
После победы под Сталинградом Чаплин получил приглашение приехать в Нью-Йорк, чтобы выступить в Карнеги-холле. На этом митинге присутствовали Перл Бак, Рокуэлл Кент, Орсон Уэллс и многие другие деятели культуры.
«Передо мной, — вспоминал позже Чаплин, — выступал Орсон Уэллс… Его речь была кашей без соли и только усилила мою решимость высказать всю правду. Я начал с упоминания о журналисте, обвинившем меня в том, что я хочу командовать в этой войне.
— Судя по ярости, с которой нападает на меня этот журналист, — сказал я, — можно подумать, что ему просто завидно, так как он сам желает командовать. Все горе в том, что мы с ним расходимся в вопросах стратегии — он не хочет открытия второго фронта в данный момент, а я хочу.
«На этом митинге между Чарли и его слушателями царило любовное согласие», — писала «Дейли уоркер». Но у меня после митинга было смутно на душе. Конечно, я испытывал удовлетворение, но вместе с тем меня мучили тревожные предчувствия…
В результате моих выступлений за открытие второго фронта моя светская жизнь постепенно стала сходить на нет. Меня больше не приглашали проводить субботу и воскресенье в богатых загородных домах».
В выступлениях Чаплина нашли отражение настроения большинства американского народа. Тем не менее наиболее реакционные газеты сделали попытку обвинить его в «большевизме» и «антипатриотизме». Они объявили его извергом, готовым ради Советского Союза пожертвовать сотнями тысяч жизней молодых американцев, истошно убеждали американских матерей предать анафеме «мирового клоуна», который лишь прикрывается маской борца против фашизма, а на деле мечтает об установлении в Соединенных Штатах социализма.
Такого рода «обвинений» в существовавших в то время условиях, естественно, было недостаточно для развертывания новой кампании травли популярного киномастера. Может быть, реакционные круги в конце концов временно и оставили бы его в покое, ожидая более благоприятного часа. Однако непрекращавшаяся политическая активность художника побудила их принять «экстренные меры». Эти меры не блистали оригинальностью: в конце декабря 1942 года правительственные органы начали судебный процесс против Чаплина, обвинив его в «жульничестве» с уплатой налогов. На суде было неопровержимо доказано, что Чаплин не только выполнял все свои финансовые обязательства, но даже уплатил 25 тысяч долларов сверх причитающихся с него налогов! Тогда через несколько месяцев, летом 1943 года, газеты неожиданно проявили повышенный интерес к никому не известной молодой актрисе Джоан Берри, которая своими наглыми домогательствами и угрозами однажды вынудила Чаплина обратиться к помощи полиции. С необычайным шумом реакционная печать начала сенсационное «разоблачение» Чаплина в растлении «юного и доверчивого создания». Окруженная «советниками», Берри выступает с притязаниями на официальное признание Чаплина отцом ее внебрачного ребенка. Простое сличение групп крови экспертами устанавливает, что «отцовство» Чаплина всего лишь очередная клевета. Несмотря на такое бесспорное доказательство, некоторое время спустя в Лос-Анджелесе все же начался длительный судебный процесс, и великий художник оказался на скамье подсудимых, обвиняемым чуть ли не во всех смертных грехах. Прокурор потребовал сурового наказания человека, являющегося «моральной и политической угрозой для Америки».
Чаплин, конечно, сразу понял, с какой стороны был нанесен удар.
— После моей речи о втором фронте, — заявил он тогда, — против меня оказалось девяносто процентов всей прессы.
Могущественные хозяева этой прессы приложили все усилия, чтобы опорочить имя великого актера. В дни ожесточенных боев против гитлеровских армий весной 1944 года самая распространенная нью-йоркская газета «Дейли ньюс» уделила суду над Чаплином больше места, чем началу наступления западных союзников на Рим. Газеты обливали артиста грязью и ложью, на протяжении многих месяцев смаковали выдуманные «подробности». Они публиковали фотографии, на которых изображалась процедура снятия с «преступника» отпечатков пальцев; в красноречивом соседстве с ним красовались стальные наручники…
Перед вынесением приговора подсудимый использовал свое право на последнее слово. Несмотря на все испытания, он не поддался чувству страха. Он меньше всего говорил о себе и о молодой женщине, послужившей слепым орудием в руках его врагов. Он посвятил свою речь судьбам Америки и ее народа; он говорил, что жизнь дается людям не для горя и слез. Для простого народа война означает лишения и смерть, для богачей — дополнительные барыши. Чтобы положить конец войне, надо покончить с фашизмом. Именно этим занята сейчас Советская Армия, это же должны делать армии Соединенных Штатов и Англии. Хотят ли американские женщины, чтобы гибли их сыновья и мужья? Конечно, нет! Он, Чаплин, тоже этого не хочет.
