Виктор Чернов - Перед бурей
Тогда Ц. К. заявил, что партии ничего не остается, как отныне рассматривать людей данного состава Б. О., как освобожденных по собственному их настоянию от всяких дальнейших обязательств перед партией в этой специальной области. Они растворяются в партии в качестве рядовых ее членов; Ц. К. призывает тех из них, кто готов работать в терроре по-новому, опираясь на более широкую, чем дотоле, связь с массовыми организациями, столковаться между собою и войти с ними в новые переговоры. Боевики колебались. Первоначально на них всех произвели подавляющее впечатление Азеф и Савинков, запечатлевшие тотчас же свой выход в отставку отъездом заграницу и увлекшие за собой еще кое-кого из рядовых членов; но потом к работе некоторые вернулись… За один лишь декабрь 1906 г. были один за другим устранены: один из вдохновителей крайней реакции гр. Игнатьев, прославившийся своими репрессиями СПБ градоначальник ген. фон-дер-Лауниц и ненавидимый всею либеральной и революционной общественностью обер-палач — главный военный прокурор Павлов.
И Азефу, надеявшемуся, что он заслужил у власти себе почетный отдых, пришлось вновь «вернуться к делам». Без его надзирающего за всем глаза сам Герасимов ни за что ручаться перед царем более не мог.
Таков был общий фон событий, когда, пролетев метеором по Америке и собрав мимоходом для партии значительную сумму денег, Гершуни появился в Европе. Но сейчас ему было некогда обсудить с Азефом и Савинковым вопрос о выходе из кризиса. Сейчас Гершуни нужно спешить, чтобы поспеть на февральский (1907 г.) съезд партии в Таммерфорсе.
Как будто заново переживаю я тот незабываемый момент, когда перед массой партийных делегатов, съехавшихся в Таммерфорсе со всех краев России, председатель съезда неожиданно — если не для всех, то почти для всех — заявил, что он предоставляет слово вне очереди новоприбывшему «товарищу Капустину». Не успело обежать все ряды шелестящим шопотом имя, как он уже стоял на трибуне и начал свое слово. От охватившего его волнения Гершуни сначала почти не мог говорить; и весь зал волновался вместе с ним. Но вот он овладел собой — и перед всеми уже был настоящий, прирожденный трибун.
Я не собираюсь, — да за отсутствием документов и не смог бы, — цитировать его речь. Я передам лишь те основные мотивы, которые вдохновляли и особенно сильно врезались в память.
«Я знаю: все вы, находящиеся передо мной — продумавшие свой жизненный путь — социалисты-революционеры. Это значит, что за свою правду вы умеете честно умирать. Но теперь внутренне-русское и общемировое положение до такой степени сложно и ответственно, что повелительная задача наша — уметь умирать не только честно, но главное — умно: и не столько умирать, — сколько жить — жить согласно со своею высшею правдою.
Я знаю — вы далеки от мысли опираться лишь на самих себя. Вы дорожите связью с массой, или как у нас теперь выражаются — с периферией. Но кто эта периферия? Это — ближайшая сочувственная среда, в которой и при помощи которой живут наши комитеты. В них, под вечными обвалами арестов, сменяясь, упорно отстаивают непрерывность своего существования десятки испытанных товарищей. Они непосредственно опираются на сотни активных работников; те, в свою очередь, доводят до вашего слуха голоса и настроения тысяч и тысяч.
Это не мало: но пока в ваших рядах к этому сводится весь или почти весь «массовый элемент» вашей силы, — вы — жертвы самообмана, и ваши попытки «опираться на массы» не могут идти дальше случайностей политической лотереи, в которой риск проиграть выше шансов выиграть…
Пока вы были слабы, вы были подвижниками подспудной проповеди идей свободы и социализма. По мере вашего усиления росло ваше дерзание. Теперь: пришла пора мыслить по-иному. Пока вы были слабы, от того или иного употребления вами энергии вашей зависело очень, очень мало. По мере вашего усиления от этого в текущей жизни зависит всё больше и больше. Растут все благие последствия умелого проведения вами вашей тактики; но растут и все роковые последствия каждой из ваших ошибок. Растет, одним словом, мера вашей ответственности за всё и доброе и злое — что в России совершается, вследствие ли энергического вмешательства вашего или вследствие ослабления и недостаточности этого вмешательства. И вот почему всестороннее взвешивание всего, что вы собираетесь предпринять, а с ним и меткость ваших решений теперь обязательнее, чем когда-либо.
Вы привыкли — я охотно скажу иначе: мы привыкли — в ближайших соседях наших справа видеть наших врагов и конкурентов. Кадеты были привычной «головой турка», на которой каждый охочий прохожий мог испробовать силу своих бицепсов. Теперь обстановка усложнилась. Усложнилась настолько, что надеюсь нисколько вас не шокировать, отметив великую истину данного момента: кадеты нам не враги и нам не опасны. Наоборот, это мы им враги и враги опасные…
Вам говорят, что сейчас все идеи вышли на улицу. Что лишь в первоначальную эпоху своего вхождения в мир они могут соблюдать почти монашескую аскетическую суровость, бескомпромиссность, «чистоту риз». Вам говорят, что все мерки отныне должны быть снижены, что романтика должна уступить место реалистической прозе жизни. Но эти речи, как покатая плоскость: раз вступив на нее, никогда не знаешь, куда докатишься и сумеешь ли во время остановиться там, где это найдешь необходимым. Конечно, практические последствия ваших действий и громкозвучная ударность лозунгов, их выражающих, становятся много важнее, чем своеобразная эстетика непримиримой позы. Но всё это относится только ко внешности. Внутренняя же природа вещей остается та же: главная, всепобеждающая сила революции — в ее высокой моральной чистоте, а не в ловкости маневрирования и не в безупречности мелочной калькуляции…
Перед вами — если не нынче, то завтра — откроются все соблазны открытой арены соревнования политических партий. Это соревнование затягивает. Из подчиненного средства оно легко превращается в самоцель. Тем более, что эпоха подпольного бытия невольно прививает людям сектантскую узость, нетерпимость, болезненную страсть к самоизоляции. Вот почему я не устану повторять: не жалейте только сил на достижение взаимно-скорейшего объединения в одну российскую социалистическую партию.
Как это ни трудно, постарайтесь забыть всё тяжелое, безобразное, лежащее преградой по пути к объединению, все личные отношения — ведь теперь социал-демократия находится уже в руках не отдельных лиц, а части организованного пролетариата, к здравому смыслу и гражданскому долгу которого вы можете и даже обязаны в ближайшем будущем апеллировать. Имея всё это в виду, вы, конечно, будете прилагать все старания не обострять настоящих отношений, и в полемике будете по-прежнему побеждать не ухарством, а благородством. Пусть по-прежнему останется распределение сил на наиболее чуткие, морально-чистые элементы, с одной стороны, и неразборчиво самовлюбленные враждующие направо и налево — с другой. И тогда победа обеспечена за вами».
