Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904
Пятнадцатого февраля вся наша армия, покинув биваки, проследовала вдоль железнодорожных путей к Гусарскому холму и изготовилась к атаке. Все, однако, зависело от того, сумеем ли мы захватить Синголо и Монте-Кристо. Задача эта была поручена полковнику Бингу и нашему подразделению с приданной ему пехотной бригадой. Осуществить ее оказалось на удивление просто. Ночью мы сделали крюк, пробираясь окольными тропами, и на рассвете 18-го поднялись на южные склоны Синголо. Своим неожиданным появлением мы спугнули с вершины горсточку буров, под чьей слабой защитой находилась эта ключевая точка. За два дня мы в спайке с пехотой вышибли их с Синголо, прогнали по седловине, соединяющей два хребта, и овладели всем Монте-Кристо. Оттуда нам открылся вид на расположения буров за Тугелой и на Ледисмит, который лежал прямо под нами не далее чем милях в шести. Между тем главный удар пехоты и артиллерии по редутам из мешков с песком и окопам Грин-Хилла увенчался полным успехом. Противник, ловко взятый в клещи, а затем атакованный да еще припертый к реке, оказал вялое сопротивление. К вечеру 20-го все бурские позиции к югу от Тугелы, в том числе и скалистый холм Хлангване, были в руках британцев. Буры оставили Коленсо, отступив по всему фронту на основную свою линию обороны за рекой. Пока что все шло хорошо.
Чтобы закрепить успех, нам надо было лишь развивать наступление правого фланга, так как Монте-Кристо доминировал над бурскими окопами на Бартонс-Хилле за рекой, а взятие Бартонс-Хилла проложило бы нам путь к следующей высоте, и так далее. Но тут Буллер, по наущению, как говорили, Уоррена, сделал ошибку, совершенно непростительную после полученных им тяжких уроков, дорого обошедшихся войскам. Наведя понтонный мост у Коленсо, он оттянул назад свое правое крыло, лишился высотного преимущества и выдвинул вперед левый фланг по линии железной дороги. За два последующих дня армия его скучилась в лабиринте холмов и горных отрогов позади Коленсо. В этих неблагоприятных условиях, без возможности маневра, Буллер атаковал заранее укрепленные, окруженные глубокими рвами позиции буров на подступах к Питерсу. Слепота и неправильность подобной тактики была многим совершенно очевидна. Беседуя в ночь на 22-е с одним из офицеров штаба, впоследствии хорошо известным полковником Репингтоном, я услышал от него резкое:
— Ситуация пренеприятная. Мы все внизу. С главных высот сняты все главные пушки. Нас стиснули между этих дурацких бугров в долине Тугелы. Это все равно как стоять на арене Колизея под прицелом направленных на тебя с каждого ряда ружей!
Так оно и оказалось на самом деле. Буры, к досаде своей не сумевшие воспротивиться нашему широкому обходному маневру, уже начали движение к северу, но увидев, как британцы упрямо сами суют голову в петлю, хлынули назад.
Ночь с 22 на 23 февраля прошла в беспорядочных, с многочисленными жертвами боях. Атака на Питерс откладывалась и началась только к вечеру 23-го. Поскольку кавалерия задействована не была, я махнул верхом через реку и пробрался к скалистому отрогу, где генерал Литлтон[50], хоронясь за камнем, наблюдал за боем. Он был совершенно один и, кажется, обрадовался мне. Колонна пехоты с Ирландской бригадой генерала Харта во главе петляла вдоль железной дороги, теряя массу людей и мало-помалу разворачиваясь для нанесения удара слева. Линия обороны Питерса проходила по трем округлым взгоркам, легко атакуемым справа, но совершенно неприступным с противоположной стороны. Было четыре часа дня, когда Ирландская бригада начала карабкаться по крутизне Иннискиллинг-Хилла (в то время Хартс-Хилла), а когда подъем начали Иннискиллингские и Дублинские стрелки, солнце уже клонилось к закату. Это было драматическое зрелище. На фоне вечернего неба мы различали в бинокли крошечные головки буров в широкополых шляпах, то и дело осеняемые и застилаемые дымками. По голому травянистому склону, поблескивая штыками, медленно ползли вверх коричневые фигурки ирландцев, и настойчивый треск ружейной пальбы барабанной дробью отдавался в ушах. Россыпь фигурок поредела; они перестали двигаться; их поглотила сгустившаяся тьма. Из тысячи двухсот участников штурма оба полковника, три майора, двадцать офицеров и шестьсот солдат были убиты или ранены. Враг не отступил.
Только теперь сэр Редверс Буллер, вняв уговорам, постановил опять выдвинуть вперед правое крыло и возобновить наступление широким фронтом. Целых три дня ушло на то, чтобы извлечь людей из мясорубки, в которую он их кинул. Два первых дня сотни раненых, лежавших на Иннискиллинг-Хилле, терпели жестокие мучения. Тяжко было смотреть на этих бедняг, брошенных на огневом рубеже без всякой помощи и даже воды, в немой мольбе машущих какими-то жалкими лоскутками. Двадцать шестого Буллер запросил перемирия. На официальное перемирие буры не согласились, но пропустили, с гарантией безопасности, докторов и санитаров с носилками, чтобы те забрали раненых и похоронили убитых. На закате, когда задача эта была выполнена, огонь возобновился.
Двадцать седьмого февраля, в годовщину Маджубы, Натальская армия пошла на решающий штурм. Все главные пушки возвратились на главные высоты, и наши бригады, перейдя реку по неразрушенному бурскому мосту, атаковали неприятеля справа. Сначала был взят приступом Бартонс-Хилл и следом за ним Рейлуэй-Хилл. Наконец настал черед грозного Иннискиллинг-Хилла. Уже обойденный и наполовину занятый, он не устоял перед натиском штыков. Последняя гряда холмов между нами и Ледисмитом пала. Поспешно вспрыгнув в седла, мы галопом помчались к реке в надежде догнать и проучить врага. Главнокомандующий встретил нас на мосту и сурово приказал вернуться.
— К черту погоню! — таковы, говорят, были исторические слова, произнесенные им тогда.
С таким же успехом можно сказать: «К черту возмездие за убиенных! К черту расплату за пролитую кровь! К черту награды, вдохновляющие на будущие битвы!»
Наутро мы не торопясь пересекли реку, перевалили испещренные военными шрамами взгорки и выехали на открытую равнину, за которой в шести милях от нас лежал Ледисмит. Буры бежали; их мощная зенитка на Булвана-Хилле была зачехлена, и пыль от их подвод, тянувшихся на север, застилала горизонт. Приказ «К черту погоню!» все еще действовал. Болтали, что главнокомандующий добавил также:
— Лучше их не трогать, раз они и так убираются.
Весь день мы кипели негодованием, и лишь к вечеру двум эскадронам Южноафриканской легкой кавалерии было дозволено, смяв арьергард противника, вторгнуться в Ледисмит. Вместе с этими эскадронами я летел во весь опор по поросшей редким кустарником равнине, обстреливаемой лишь двумя бурскими пушками. Внезапно из-за кустов нам навстречу поднялись изможденные фигуры с приветственно поднятыми руками. Мы еще поднажали, и на первой же городской улочке, среди разрушенных домиков под жестяными крышами, нас ждал сэр Уайт в безупречном мундире и в седле. Все вместе мы въехали в осажденный, едва не вымерший от голода Ледисмит.
