Никита Михалков - Мои дневники
Воришку вокзального попросила замечательная английская бабушка посторожить ее вещички. Вот было изумления и радости ему… (Чем кончилось, пока не знаю.)
* * *Унылый, томный пидор, которому в аэропорту Лондона делают маникюр.
* * *Сумасшедшая, размахивающая руками еврейка, в очках и с волосатыми ногами, в школе «Berlitz». И смиренная, ничего не понимающая польская монахиня перед ней.
Или унылый измученный русский или хохол.
* * *Тут, в L.A. (в Лос-Анджелесе), нет никакой даже надежды на созерцательность. Их больше интересует, как они отражаются в глазах друг друга, нежели как мир отражается в их глазах.
* * *Мужчина, который долго говорит о чем-то за столом и все время указывает мизинцем то туда, то сюда.
Ох, как же это потом раздражало его жену, как ей было это отвратительно! В какой-то момент это могло стать поводом для совершенно не объяснимого логически скандала. Постепенное накопление негатива и раздражения, и… этот мизинчик в итоге. «Последняя капля».
Все пропало, все просрано, раскрыта ужасная ложь! Последние под звуки утренней гимнастики уходят «туда» – за шлагбаум.
Она теперь все время смотрит на его мизинчик.
* * *Попробовать следить подробно только за руками.
К чему приводит эта «прелюдия рук»?
* * *Вдвоем сидят в пивнушке. Он знаменит. Она уходит позвонить…
Возвращается, а он уже получил от кого-то по морде. Но ей ничего не объясняет.
(Эта пощечина должна в конце все разъяснить.)
* * *Русские туристы за границей.
Один здоровенный балбес ковыряется с несколькими, видимо, только что купленными, часами. Они, не останавливаясь, тикают на разные лады.
«Наши за рубежом». Возбужденно-подавленные, все в искусственных, химических тканях и такие узнаваемые – ни с кем не спутать.
* * *Русский человек не может быть счастлив так, как понимают счастье представители других национальностей. Рядом со счастьем у русского всегда существует стыд за это счастье, неуверенность в его, этого счастья, долговечности, страх, что оно незаслуженно и Господь за это спросит.
Мне кажется, для русского человека настоящее счастье может быть только в Храме. Там он под Покровом, там он спокоен. Ведь не случайно же у русских счастье совсем рядом со слезами.
* * *Как же так могло случиться, что человек без Веры оказался на столько десятилетий лучшим человеком в России? Как могло случиться, что русский человек надолго перестал осознавать, что кто бы то ни было без Веры – вообще не интересен.
Как же можно жить без Веры? Что толку, что тебе объяснят физическое происхождение молнии, а как жить без Чуда? Как жить русскому?
* * *Русское делание. Русское созерцание…
Все-таки даже в этой нищете и пустоте всегда существовала атмосфера для жизни русской души. Погружение. Подробности. В этом погружении и заключается постижение. Не многословие, не суета, а проникновение и разработка. Каллиграфичность существования! Чехов! Он весь на деталях своей каллиграфичности, а уж Бунин и подавно.
Толстой существовал в мире, где каллиграфичность была поддержкой на пути к постижению масштаба. Впрочем, она же была и этим путем.
Достоевский, напротив, шел от масштаба к каллиграфичности. Чехов же – наоборот, как и Бунин.
И всюду в итоге возникал осязаемый, видимый мир. То же Набоков! Только для него «деталь» была наслаждением, лакомством, он ею упивался. Чехов же ею повседневно и обытовленно жил, она для него была средством, не целью.
* * *Господи! Как бы не потерять это ощущение жизни – таинственное и волшебное!
* * *Танцующий в «капучино» сахар.
* * *«Ну вот, это наш первый скандал на твоем языке». (Из некой пьесы)
* * *Нашел записку, признание. Каракули с жуткими ошибками. Долго читал, улыбался, потом взял красный карандаш и аккуратно исправил ошибки…
Что потом?
* * *Она:
– Я, наверное, самая ревнивая женщина на свете.
Он (твердо):
– Нет. (И вышел в ванную.)
Пауза. Ее изумление и обида. Долгое молчание. До изнеможения самомучения. «Кто же та… самая ревнивая?»
* * *Постоянное ощущение утраты. Утраты чего-то важного, естественного… и единственного.
* * *Неизбежность, несбыточность, невозвратность – три субстанции человеческого бытия.
* * *А. не может терпеть, даже если на нее лают собаки.
* * *Все-таки «кино» – это не просто пересказ сюжета. Это пластико-ритмическое мышление. Соединение ритма пластики и цвета, температур и режимов.
Тонкость начинается там, где кончается необходимость пересказывания сюжета. Но тут важно и не опуститься до шифрования пустоты. «Классика», как мне она видится, и есть то самое, волнующее всех, наполнение. Эмоция, масштаб мышления и способ выражения!
Но «пилотаж» еще возможен и в том, когда «как» становится тем «что». Великое дело, когда это «как» не погибает в чистой форме.
* * *Итальянские политики за ужином в ресторане. Долгие умные рассуждения, мелькают имена, фамилии, политические ситуации, их причины и следствия… – все это чинно, спокойно, самоуверенно, чередуя блюда и вина.
Потом принесли счет. Долго смотрят, подняв на лоб очки, считают, сверяют с тем, что ели, передают друг другу счет, кивают головами, потом долго высчитывают, по сколько им нужно скидываться. Тащат из карманов бумажники, мусолят купюры, пересчитывают.
Последним уходя, один прихватил из оставленных чаевых какую-то мелкую бумажку.
* * *Невротик на бензозаправке. Весь дергается, что-то говорит, попрыгивая, бензозаправщику. Все время повторяет: «Ты меня понимаешь?!.. Ну ты же меня понимаешь!» Тот, кивая в испуге, напряженно смотрит на сосок, держа его обеими руками.
Отняв Бога, его попытались заменить идолом Коммунизма, и все рухнуло. Только изуродовали национальное самосознание.
Неврастеник берет деньги у старухи, сидящей впереди, тепло прощается с заправщиком и, подпрыгивая, усаживается в машину. Она тут же срывается с места.
* * *В китайском ресторане. Сидим, ужинаем. Толя говорит: «Нет, я только рыбу, больше ничего».
Стали приносить китайские штучки, водоросли и так далее. Потом принесли курицу под сладким соусом и еще что-то под таким же соусом, но поменьше. Решили, что это и есть рыба для Толи. Он начал есть. «Вкусно». Все попробовали. Я тоже. Говорю: «Что-то не похоже на рыбу». «Нет! – говорит Толя. – Даже вкус рыбный». Все съел, отвалился…
Через мгновение подходит «мэтр»: «Ваша рыба уже почти готова, ее заканчивают». – «А это что было?» – «А это свинина».
