Дмитрий Оськин - Записки прапорщика
Командировку Святенко и Дементьева в Харьков утвердили.
На другой день после их отъезда попросились в отпуск другие товарищи.
Прошла неделя. Никто не вернулся.
Ликвидировали комитет и я с Сергеевым. Он уехал к себе, я — в Питер для сдачи дел.
Глава XVII
В Петрограде
Неделя уже, как болтаюсь в Питере, освобождаясь от дел Центрального комитета Совета крестьянских депутатов Румынского фронта. Кроме протоколов нашего комитета, денежных отчетов и другой бумажной рухляди, на моих руках серебряные георгиевские кресты, пожертвованные солдатам в пользу революции, и около трехсот рублей денег.
Несколько дней ходил из комнаты в комнату большого Смольного, в поисках учреждения, которое приняло бы от меня дела. Наконец решил отправиться лично к Спиридоновой.
Она приняла меня в своем кабинете, на левом крыле Смольного института, в котором размещена крестьянская секция. Я представлял себе Спиридонову совсем иной, чем встретил в действительности. В моем воображении Спиридонова представлялась крупной, энергичной, красивой девушкой, со следами страданий и мучений, вынесенных ею в царских тюрьмах и ссылках.
Передо мной же оказалась небольшого роста, хрупкая женщина лет тридцати двух, с изможденным сероватым лицом, впавшими, выцветшими глазами, которые моментами казались белыми, нервным лицом, передергивавшимся во время разговора. Пенснэ ее часто падало.
Усадив меня, Спиридонова торопливым приглушенным голосом стала расспрашивать о положении на Румынском фронте, о настроениях солдат, о влиянии левых социал-революционеров, об отношении к большевикам, к советам.
Точно не слыша моих ответов, она перескальзывала к новым вопросам. Беспрестанно звонили телефоны, куда-то вызывали на заседание.
— Сейчас буду! — бросила Спиридонова в трубку.
Я заторопился.
— Дела сдайте товарищу Якушеву, — быстро сказала Спиридонова, — а насчет работы поговорим в другой раз, сейчас я спешу. Нам люди нужны, особенно с фронтовым опытом. Заходите непременно.
Смольный как муравейник. Люди снуют беспрерывными вереницами по всем коридорам с озабоченными физиономиями, вооруженные. Часто попадаются матросы с пулеметными лентами, надетыми через плечо, и подпоясанные ими. В главном корпусе Смольного у ряда комнат часовые, но не солдаты, а рабочие красногвардейцы с винтовками и револьверами за поясом. Мне, привыкшему видеть часовых, стоящих по всем правилам воинского устава, было странно видеть фигуры рабочих с видом лежащей на них ответственности и в то же время без воинской выправки, которая, мне кажется, от часового не может быть отделена.
Зашел в редакцию «Знамя труда», орган ЦК левых эсеров, где в качестве редакторов были мои товарищи по Румкомкресту, Курдюмов и Сверчков.
Ребята предложили работать у них в качестве вечернего редактора. Оклад 350 рублей. Работа с двенадцати ночи до четырех утра.
Перспектива работы в газете соблазнительна. К газетной работе меня тянуло давно, с момента появления моей первой статьи в «Известиях 11-й армии». Обещал ребятам подумать и дать ответ через два-три дня.
Пошел в Таврический. Здесь спокойнее. Нет смольной сутолоки. В кулуарах прохаживают отдельные лица, в частности встретил Луначарского, беседующего с каким-то высоким седовласым старцем, ожесточенно жестикулирующим на спокойные реплики Луначарского. В комнатах, примыкающих к кулуарам, разместились культурные организации, занятые, главным образом, распределением литературы.
Перед Таврическим толпа зевак: обыватели, обывательницы в изящных костюмах. Интересоваться есть чем. Положение на фронте обостряется. Мирные переговоры в Брест-Литовске прерваны. Наша делегация возвращается в Петроград. Говорят, что вынесено постановление отвергнуть немецкие условия, армию демобилизовать, заявив немцам: «Ни мира не подписываем, ни войны не ведем».
Левые эсеры настаивают на объявлении революционной войны с применением партизанской тактики. Большевики с этим не согласны.
В секретариате ВЦИК Смолянский, секретарь ВЦИК от фракции левых эсеров, говорил:
— Большевики хотят командовать безраздельно, издеваются над нашей фракцией, между тем не имеют достаточного мужества открыто порвать с нами, ибо знают, что большинство за левыми эсерами. Мы требуем объявления революционной войны, призвав против немцев все активное население страны. Большевики же сторонники заключения мира на каких угодно условиях.
В конце беседы Смолянский предложил мне по вопросу о дальнейшей работе:
— Закс входит в состав Наркомпроса от нашей фракции как заместитель Луначарского. Я думаю, вы с ним договоритесь. Если необходима будет письменная рекомендация, я дам.
Пошел к Заксу.
Наркомпрос, вернее его коллегия, разместилась в каком-то великокняжеском особняке на Английской набережной.
Около трех часов прождал я Закса — и безуспешно.
На улице мне бросились в глаза расклеенные на каждом столбе, на каждой будке и на стенах домов в большом количестве воззвания Совнаркома: «Социалистическое отечество в опасности».
Рядом приказ коменданта Петрограда о мобилизации населения на рытье окопов.
Отказ нашей мирной делегации в Брест-Литовске подписать мир на германских условиях и лозунг «ни войны, ни мира» — вызвали со стороны немцев наступление по всему фронту.
Пять-семь дней форсированного марша немецких войск — и Петроград станет ареной непосредственной борьбы. Отпора с нашей стороны ждать нельзя. Армия деморализована окончательно. Бросается оружие, все военное имущество, склады снарядов и т. п. Поезда захватываются бегущими с фронта солдатами.
Удивляюсь Смолянскому, как можно говорить о революционной войне. Революционеров не так уж много, чтобы из них можно было создать армию, хотя бы даже партизанскую.
На Невском чрезвычайное оживление:
— Еще неделька-другая. Скоро немцы покажут, как надо порядок восстанавливать. Это большевикам не с Керенским воевать.
Со стороны Садовой улицы к Николаевскому вокзалу прошли большие колонны рабочих, из которых часть с винтовками, большая же с лопатами и кирками. В рядах колонн видны женщины.
Идут к Пулкову рыть окопы.
Настроение колонн не вяжется с настроением толпы, фланирующей по Невскому: бодрое, поют варшавянку и другие революционные песни. Боевой вид колонн по-боевому настраивает и меня. Хочется действовать, работать, кипеть.
Но делать нечего, и я продолжаю фланировать по городу.
К вечеру вернулся в гостиницу. Занялся газетой. Прочел декрет Совнаркома об организации новой армии. Прочел объявление:
